— Он убил Андрея и издевался надо мной больше двух недель, — цежу сквозь зубы, дёргая плечом в попытке скинуть его ладонь. — Хочешь сказать, что эта мразь должна жить, с лёгкостью отняв право на жизнь у Дрона? Какой же ты тогда командир? Куда делось твоё незыблемое правило стоять за каждого члена стаи до конца?
— Я и стою́, — Давид опускается на корточки и сдвигает в сторону винтовку. — Мне пришлось вывернуться наизнанку, чтобы оказаться здесь. Приказ был устранить малейшую угрозу жизни Газали. Тебя мог снять любой снайпер из конкурирующего подразделения, Блошка.
Челюсть от падения не удаётся спасти. Наверное, до меня ещё не до конца доходят слова Топора, но потихоньку они просачиваются в мозг. Руководство собиралось меня устранить, лишь бы сохранить в целости и сохранности этого ублюдка.
— Продолжай, — только и могу выдавить, безрезультатно сглатывая тошнотворный ком.
Мне в каком-то роде повезло не испытывать все прелести токсикоза, но сейчас повышенное слюноотделение и горечь во рту напоминают о беременности. А ещё живот скручивает запоздалый страх от осознания риска, котором я подвергла себя и своего малыша.
— Бахрут пообещал сдать все передвижения синдиката, ввозящего к нам наркоту и взамен вывозящего оружие, — терпеливо объясняет Давид, хоть его и самого разрывает от злости. — Насколько я понял, проработка Газали началась до нашей последней операции. Только тогда он ломался и набивал себе цену.
Больно принять, что цену урод набрал за счёт нас. Андрей и я стали безвольными пешками, сброшенными с доски. Этакий приз для садиста, почуявшего свою ценность и скорую тяжесть кошелька, нюхнувшего вседозволенность и безнаказанность.
— До того момента, как я стала убирать его людей, — качаю головой, разряжая винтовку. — Поэтому меня не остановили раньше.
Давид с сожалением и пониманием смотрит на мои отточенные движения, пока я разбираю и пакую свою подругу, отслужившую мне добрые шесть лет. Скорее всего, это последний раз, когда мои пальцы чувствовали гладкий холод стали и отполированное тепло дерева. По возвращение на базу её заберут, а меня лишат всех наработанных за годы службы почестей. Хорошо, если не отдадут под суд за самоуправство.
— Да, и мне пришлось поднять все связи, чтобы вытащить тебя и вернуть домой. Сложности возникли уже при вызволение тебя из плена. Изначально нас не собирались отправлять, потом тянули неделю, а после возвращения вообще отстранили. И самое главное, подозреваю, что Газали предупредили. Поэтому мы никого из его банды не застали. Лишь мелкие шестёрки, охраняющие ящики с динамитом.
Я помню, как Давид забирал меня из больницы и кипел внутри, скрывая гнев за каменным лицом. Тогда меня не обеспокоили его сбитые костяшки, расширенные зрачки, неопрятная щетина и перегарное амбре. Я всё свалила на беспокойство за мня и на потерю Дрона, а оказывается на его карьеру поставили жирный крест.
Это я, Андрей, Митяй и Лерик заключали контракты ради быстрых денег. Остальные сделали свою службу основной частью жизни и ставили на продвижение.
— Что ты собираешься делать? — поднимаюсь и отряхиваю камуфляж, обтянувший живот. — Оставишь как есть?
Давид долго смотрит вдаль на шевеление в стойбище. Иногда ветер доносит запах перегретого навоза и блеяние овец, выбравшихся в поиске еды из загона. Изредка — каркающие крики погонщиков и отчаянный лай собак, отрабатывающих положенную миску похлёбки.
