– Очень.
Не давая матери перехватить инициативу, быстро заговорила: …а через Саву, впадающую в Дунай прямо под крепостью Калемегдан, еще мосты перекинуты, все разные, кружевные, и по Старому Савскому до сих пор трамваи ходят – дребезжащие, скрипучие, но там они в тему…
В трубке хмыкало и сопело. Как будто мать возмущалась: подумаешь, стоило ради трамваев уезжать.
– Да ты послушай, мост немцы построили, в сорок втором, потом взорвать хотели, ну, отступая. А учитель, Младан, Милорад, – Аня понизила голос, потому что дед, закрыв газету, уставился на нее. – Забыла имя, черт, в общем, он в окно увидел, что минируют, – и предупредил.
– Почему учитель?
– Да при чем тут профессия? Ну, рядом жил.
– Как он, интересно, отличил минирование от починки?
Аня сдалась. Рассказывать матери, что человек просто любил эту громадину, вот и заподозрил неладное, бесполезно.
– Зачем ты мне всё это? Мост назвали, что ли, в его честь?
– Нет, сначала был Немецкий, потом переименовали в Старый Савский.
– Самая неблагодарная работа учителем.
Аня хотела рассказать матери еще про «Мост на Ади». Вантовый, новенький, серо-голубой. И как стояла на Бранковом, пытаясь его издали сфотографировать, и баржа с углем проплыла прямо под ней, и уголь сверкал как бабкины бусы с черными гранеными камешками. Но мама, женщина практичная, жила настоящим; они с Русланом быстро нашли общий язык. Пока она одаривала Аню серпуховскими сплетнями, автобус проскочил железные ангары, увенчанные логотипом «Lasta» с поднявшей крылья птичкой, – сербский автобусный завод, почтенный, вроде «Икаруса».
– Вы когда назад? – спросила, наконец, мама.
Аня по ней скучала.
Тут «IKEA» промелькнула за окном. И осталась далеко позади.
– Господи, ма, я пропустила остановку!
Аня нажала на «отбой», привстала. Дед, отложив наконец газету, жестом показал, что автобус развернется под мостом и подкатит куда надо. «Хвала́», – выдохнула Аня. Дед не ответил. Сидел со сложенной вчетверо газетой на коленях, прикрыв глаза. Монумент с косматыми бровями. Будто в его жизни было время для всего. И последние пять минут дороги полагается сидеть именно так.
Автобус и правда подъехал прямо к «Икее». Вокруг здания со знакомым логотипом стояли и другие магазины-гиганты, вынесенные за черту города. У сине-желтого входа Аня увидела первую в Белграде елку. В Москве улицы наряжали в ноябре, и к праздникам огоньки успевали осточертеть, – а тут не спешили. Пола́ко. Руслан притащил это словечко с работы, от сербки-администраторши. Той самой Драганы, с которой Аню спутали в офисе. «Не спеши, типа, – пояснил он. – Не переживай». «Еще скажи: угомонись», – хмыкнула Аня. Руслан обещал передать Драгане эту трактовку. Та изучала русский в универе и, если верить Руслану, говорила свободно. Эту Драгану муж хвалил часто: и обеды в офисе она организовала, и перегородки в опенспейсах установила, пояснив: «А то вы друг на друга сопите». Разве это свободный русский, хотела спросить Аня. У нас бы сказали: друг у друга на головах сидите. Сдержалась. Она по-сербски и двух фраз не выстроит. Сейчас до Ани дошло, что и в «спасибо» тому деду она поставила ударение неправильно – надо было: хва́ла.
Шары на икеевской елке были с человеческую голову. Ближайший растянул отражение Ани в дурацкой ухмылке. Протерла пластик, на перчатке остались копоть и пыль. Потянула носом. Нет, гарью не пахнет. Вздрогнула от гудка автобуса. Обернулась – он, вобрав людей с сумками и коробками, отъезжал от остановки.
