– Александровны.
– Да, точно. Я ее не знаю, жена моя вроде как дочку к ней водила на занятия домашние. Она учитель английского, что ли. Ты узнай, как она. У них же еще сын был, вроде как погиб в Чечне или что там, не помню точно. Еще в прошлом году это было.
– Сын? Не знал. Ничего себе… Я сам в больницу поеду, попробую поговорить с ней.
– Действуй как считаешь нужным. Найдите виновных.
Козырев вышел из кабинета и направился к лестнице. Уже на пролете между вторым и первым этажами он столкнулся с женщиной и молодой девушкой. Посмотрел на обеих и, пропуская их, отступил к стене. Спустившись на пару ступеней, затормозил и глянул из-за перил вверх. Немного подумав, развернулся и снова поднялся на второй этаж. Пройдя узкий коридор, выкрашенный синими панелями, дошел до кабинета, около которого сидели та самая женщина и девушка. Козырев откашлялся и обратился к двум незнакомым особам:
– Вы ко мне?
– Не знаю, внизу сказали в этот кабинет подойти. Нам звонили. Я сама предложила приехать с дочерью. Дома у нас папа. Он сегодня выходной после ночной смены. Не хочется дома, понимаете?
– Я вас понял, проходите.
Козырев дернул ручку, немного приподняв дверь, чтобы низом она не задевала обшарпанный линолеум, и пропустил женщину с дочерью. В кабинете было прохладно – открытые окна выходили во внутренний дворик, где в первой половине дня была тень.
– Присаживайтесь. Вы представьтесь, кто вы и по какому вопросу вам звонили.
– Меня зовут Нина Константиновна, а это моя дочь Наташа. Она с Аней Кравцовой в одном классе учится, простите, училась. Подружки они. В субботу Наташа пришла домой после танцев как обычно. Разве что немного задержалась. Я ведь понимаю: идут компанией не торопясь; пока поболтают, по очереди каждого до двора проводят, всем же по пути. А я когда ее голос слышу за двором, так сразу успокаиваюсь – значит, можно сказать, дома. Да я же все понимаю – молодость. Я тоже…
– Извините, что перебиваю. Пусть Наташа сама расскажет.
– Я же вам говорю. Они подружки в школе, но в субботу Аня у нас не была. Не ходила она на танцы.
– Я это слышу от вас, а хочу услышать от Наташи.
Козырев перевел взгляд на девушку в короткой майке и юбке с изображением лимонов, надеясь услышать что-то вразумительное. Наташа все это время сидела рядом с матерью, стиснув кулаки. На следователя глаз не поднимала, лишь изредка посматривала на мать.
– Наташа, а ты ведь видела Аню в тот вечер там, у «Гудка», да?
– Да, но мы просто поздоровались, и все, больше ее я не видела.
– А в чем была Аня? Ну, в чем была одета?
Наташа растерянно посмотрела на мать, потом на Козырева.
– Неужели не запомнила?
– Кажется, в юбке… и топик белый.
– Топик – это что?
– Майка такая без лямок.
– А юбка какого цвета?
– Цветная.
Козырев встал из-за стола, сообщил, что сейчас вернется, и вышел из кабинета. Быстро спустился к дежурному и потребовал найти заявление, которое приносила мать погибшей. Тот посмотрел на следователя округлившимися глазами:
– Так мы же его не приняли. Она потом с Игорем Петровичем ушла и…
– Но куда-то заявление дели. Ты же его показывал Шмидту? Он его с собой забрал?
– Нет. Он женщину с собой в кабинет повел, новое будто писать или чего там, не знаю. А то, что она написала, это даже не заявление, а так, записка. Ну там имя, фамилия, возраст, описание и фотография.
– Где это все?
– Здесь, наверное, где-то лежит.
– Ищи! Мне нужно это все. Игорь сказал, что мать описание дала.
