– Только помни, – улыбнулась Галя, – Эта истина – всего лишь, притча.
И к правде они имеет только косвенное отношение.
– Истина, по-твоему, не совпадает с правдой?
– Да.
Истина может быть абстрактной, правда – всегда реальна.
Я промолчал, не задумавшись над тем, что еще сегодня мне придется в этом убедиться…
– …Ты получила все, о чем мечтала: квартиру, машину… – попробовал позанудствовать я, но Галя прервала меня:
– Когда получаешь все, о чем мечтаешь, то понимаешь, что мечтаешь совсем не об этом…
– Мои дела действительно идут хорошо. А как твои дела? – не то, чтобы Галкина перехватывала инициативу. Наверное, просто пришел ее черед задавать вопросы.
– Нормально, – захотелось ответить ей, но перед Галкиной было одинаково глупо и жаловаться на жизнь, и хвастаться ей; и я зачем-то сказал:
– Как все в этом мире, – тем самым, демонстрируя симптомы самой распространенной и безопасной болезни – стремление ставить диагноз эпохе.
– Ну, что же, говорят, что мир замечателен. Кстати, я и сама, как критик, часто повторяю это.
Ссориться может любой дурак.
Жаль, что большинство умных только этим и занимаются.
И первый повод для свары появился точно по расписанию, как только мы заговорили на «свободную тему», и я не удержался:
– Говорящие, что мир прекрасен, либо лицемеры, либо идиоты. И еще неизвестно, что хуже, хотя и то, и другое плохо.
Мир мерзок. То дождь на весь день, то Лукашенко приедет, то в автобусе нахамят, то энерготарифы унифицируют, то на кухне гора грязной посуды, то Говорухин в телевизоре…
Всю эту чушь я мог бы нести еще довольно долго, но Галкина меня прервала совсем неожиданно:
– Знаешь, кто сопричастен? – на такую постановку вопроса я промолчал, а она сказала то, что, наверное, я мог бы сказать себе сам.
Только наедине.
– Тот, кто среди всего хлама, может тратить часть себя на поиск гармонии…
– Ты женат? – вопрос был задан очень просто, и я почему-то не подумал, что просто такие вопросы не задают.
– Разведен. Трижды.
– Никогда не задумывался над тем, почему так произошло?
– Задумывался.
– Ну и что?
– Просто, каждый раз, когда я убеждался, что сделал ошибку, я уже оказывался женатым.
А когда я становился достаточно разумным, чтобы жить настоящим, оно становилось уже в прошлом…
– Кстати, сколько тебе лет?
– Я в расцвете. На пенсию идти еще рано, а браться за ум уже поздно.
О том, что я уже подхожу к тому возрасту, когда вполне можно устраиваться в детскую школу по фигурному катанию – во всяком случае, песок из меня начинает сыпаться, и дети падать на льду не будут, я рассказывать не стал.
Как не стал рассказывать о том, что не вполне понимаю – что ждет меня впереди?
После зрелости.
Сбор урожая или затаривание и отправка к месту хранения…
– Говорят, что ты еще ухаживаешь за молоденькими девочками?
– Все реже и реже.
– Почему?
– Только я начинаю ухаживать, как они уступают мне место в общественном транспорте…
…Я посмотрел на бутерброды с икрой:
– Знаешь, что меня удивляет? Ты ешь икру, а говоришь об учителях. Как ты тогда сказала, – продолжал злиться я, – «Ужасно, что учителя бедные!»
– Зато, как прекрасно ты меня оборвал: «Ужасно не то, что учителя бедные, а то, что к этому привело.»
– Ну а нищие в переходах, чем тебя достали? – не унимался я: «Реформы привели к тому, что во всех переходах стоят нищие!» Ты, что, специалист по реформам для нищих?
– Теперь – да. Ты ведь всем нам так красиво все объяснил: «Реформы могут привести к нищете, а к нищенству приводит отсутствие самоуважения.»
