Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают - страница 29



 – Она постучала по виску. – Ее память и сознание.

Когда Лидия пошла за свой стол, Натали проводила ее взглядом.

– Эта старая ведьма переживет нас всех, – заметила она.

– Натали! – сказал Фрейдин.

Она уставилась на него.

– Думаешь, я должна держать рот на замке, – констатировала она. – Но – почему? Что мне терять? Мне терять ровным счетом нечего.

Вид у Фрейдина был оторопелый.

– Что ж, тогда, полагаю, тебе стоит рискнуть всем, – сказал он. И сделал явную попытку изменить тему: – Натали, пока ты здесь, у меня к тебе вопрос, который никак не дает мне покоя. Как звали твою тетю? Ее очень часто упоминают, но она – то Мериам, то Мириам, то Мари, то Мария. Так как же на самом деле?

– Да-да! Скажите нам, как правильно писать ее имя? – воскликнул Платт с загоревшимися глазами.

Натали посмотрела на него.

– Я не знаю, что значит «правильно писать». Одни называли ее Мериам, другие – Мари, третьи – Марией. Все три имени правильные.

– Как интересно, – сказала Джанет Линд, обращаясь к Фрейдину. – Удивительно, что вы до сих пор не съездили в Одессу и не справились в городском загсе.

– Боюсь, там еще хватает не менее удивительного. Я всегда хотел поехать в Одессу и все выяснить, но так и не сложилось.

– А почему не поедете сейчас?

– По той же причине, по которой бабелевская конференция проходит здесь, в Стэнфорде: я не могу уехать надолго.

– Почему? – спросила американская журналистка.

Фрейдин объяснил, что здоровье жены не позволяет ему совершать дальние поездки, и это объяснение, полагала я, должно бы закрыть тему, но не тут-то было.

– Ведь с вами живет дочь? – спросил кто-то. – Разве она не может поухаживать за ней?

– Анна оказывает нам большую поддержку и дарит много счастья, но ей восемнадцать, и у нее своя бурная жизнь.

Журналистка приняла задумчивый вид.

– Знаете, что я думаю? – сказала она. – Я думаю, вам стоит купить ей собаку.

Фрейдин посмотрел на нее с изумлением.

– Простите?

– Вам нужно купить жене собаку, – пояснила журналистка. – Это изменит ее жизнь.

– Не понимаю, какое отношение к этому может иметь собака?

– Собака изменит ее жизнь!

– Почему вы думаете, что ее жизнь нуждается в переменах? – Очередное молчание. – Есть вещи, с которыми собака никак не поможет.

Журналистка потупила взгляд.

– Я просто подумала, что, когда ей плохо, собака может лечь рядом.

– Проблема не в «лечь рядом», – твердо произнес Фрейдин.

Журналистка закивала.

– Вижу, что сказала не то. Просто я без ума от собак. – Было видно, что она искренне раскаивается.

– У нас когда-то был пес, много лет назад, – сказал Фрейдин примирительным тоном, – его звали Кутя.

Венгерская профессорша, горестного вида женщина в сером, с интересом подняла взгляд.

– «Кутя» по-венгерски значит «собака»! – сказала она. У нее был головной голос, немного похожий на кукольный.

– Мы думаем, у Кути могла быть венгерская кровь. У него сложная родословная: помесь немецкой овчарки, Лабрадора и бас-баритона.

– Ваш пес умел петь? А он умел говорить? У нас когда-то был говорящий кот.

Молчание.

– И что… – отважилась я и прочистила горло. – Что говорил ваш кот?

Венгерская профессорша изумленно посмотрела на меня.

– «Хочу есть», – пропела она.

Единственный человек за столом, который во время этого обмена репликами не произнес ни слова, был переводчик – грациозный привлекательный мужчина (бывший танцор, как выяснилось позднее) с высокими скулами, узкими глазами и слегка высокомерным взглядом. Он говорил на британском английском с еле заметным иностранным акцентом.