– Далеченько, -прикинул в уме Вегелер.
Обычные дни продолжают идти своим чередом. Кюгельген был прав: по вечерам у Брейнингов, по беседам с университетскими друзьями, по книгам и газетам (особенно исчезнувшим, как-то внезапно, французским) понятно, что за Рейном что-то назревает. Слухи
самые тревожные.
В один из вечеров Стефан Брейнинг воодушевленно декламирует «Разбойников» Шиллера.
Вся маленькая компания затаив дыхание, слушает, Людвиг едва дышит. Раньше он думал,
что «Дон Карлос» это предел Фридриха, но оказывается есть еще и «Ода к радости», есть и
«Фиеско». На все просто не хватает времени,.и теперь Людвиг внимательно просматривает
листок с переписанной одой.
– Как тебе? -лукаво спрашивает младший- Ленц.
Он уже довольно взрослый, чтобы понимать смысл этих слов.
– К радости или свободе? -так же лукаво спрашивает Людвиг.
– Не стоит слишком задерживаться на таких стихах. Драмы этого Шиллера куда лучше,
Все просто соглашаются с матерью. Старший Стефан пробует возразить.
– Если бы ты, мама, слышала, что говорит на лекциях наш Шнайдер!
– И что же он говорит?
Это ловушка, сейчас мать узнает, чем живут ее дети. Но дети не подозревают, наивно начинает рассказывать Стефан:
– Лессинг и Гердер уже в прошлом, сейчас Гете и Шиллер, Спиноза и Декарт устарели, а в моде тихий отшельник из Кенигсберга. Долго объяснять, но он обязательно расскажет матери о
странном философе. И, главное, есть Руссо! Вот кого чтут сейчас в Париже и теперь мысль и свободу не сдержать.
– Ну а главный реакционер-я, -произносит с иронией Елена Брейнинг.
Людвиг увлеченно слушает, Ему нравятся такие сражения.
– Боюсь, у меня другие сведения. Не все так просто в вашем любимом Париже
Я получаю письма и с Берлина и с Вены и информации у меня побольше.
– Мама… -прерывает ее Лорхен, но мать внезапно становится суровой. Это она прерывает дочь.
Мягко, но настойчиво.
– Я не думаю, что рубать людям головы предлагал ваш Руссо, Вольтер и Гельвеций вкупе с вашим Дидро…
Дети восторженно слушают мать.
– Вот видите, и такая старуха, как я что-то еще читаю.
Дети не сразу ловят иронию в словах госпожи Брейнинг. Постепенно облик госпожи Брейнинг смягчается.
– Как с твоей учебой, Людвиг?
После поездки по Рейну еще ни разу не был в университете. Нет времени.
– Это плохо, очень плохо. Но я понимаю
– Сейчас немного полегче с деньгами, архиепископ разделил сумму содержания на отца-я отдаю ему четверть каждую четверть года, но потом почти все забираю. Я упросил через Вальдштейна, чтобы отца не высылали из города. Теперь он спивается втихую.
– Вегелер написал мне, что хочет преподавать медицину у нас в Бонне. Он следующим летом
прибыть к нам… если все будет спокойно.
– Да, мама, мне он тоже писал, -ответила Лорхен и покраснела. Людвиг вздохнул.
Мать и дочь сделали вид, что не заметили этого вздоха. Мать снова перевела разговор на другое.
– У тебя сейчас должен быть урок у Вестфалей?
– А я уже был, -сразу солгал Людвиг с прямым взглядом.
– Людвиг…
– Завтра. Завтра я дам урок не час, а два.
Людвигу не хочется признаваться, что с недавнего времени жизнь в Бонне ему противна и ненавистна. Все больше обыватели напоминают стоячее мутное болото с лягушками в стиле басен Лессинга.
– Ох, и не люблю, когда на тебя находит твоя обычная дурь, -укоризненно говорит госпожа Брейнинг но тут же снова меняет тему, -Ты Шекспира уже прочел?
– «Бурю» -да.
– Я просто не хочу, чтобы вы считали, что бить окна, жечь дома и горланить на перекрестках и площадях вот это и есть революция.
