Без памяти от тебя. Скрип скрипки - страница 6

Что сказать, «лапидарно» — любимое слово моего отца.

Стекло и камень. Ни что из этого не было уютным.

Мама повернула машину на нашу дорожку и открыла ворота гаража. Машина въехала внутрь, и я не смогла удержаться, чтобы посмотреть, как свет исчезает под опускавшимися воротами.

— Вот ты и дома, — сказала мама, но выходить не спешила.

Ей всегда нужно было дополнительное время. Я тоже не двигалась, позволяя ей настроиться. Она несколько раз глубоко вздохнула, а потом вышла. А я плелась следом.

— Я приготовлю чай, — она поставила мою сумку около лестницы на второй этаж, а сама, не оборачиваясь, поспешила на кухню.

Движения все еще доставляли болезненные ощущения, и я поморщилась, поднимая сумку с пола и тяжело шагая наверх.

Дверь бесшумно открылась — и вот я в своих владениях. Встала в центре комнаты и критически огляделась. У меня не было ощущения, что меня не было год. Что эта комната жила еще год. У меня было ощущение, что я тут была вчера.

Неизменно. Стабильно. Ровно. Прямо. Чисто. Это хорошие слова, и их было много в моей жизни. Я легко привязывалась к вещам, поэтому в этой комнате многое не менялось уже несколько лет. Это покрывало в стиле пэчворк я выбрала в четырнадцать лет, когда предыдущее износилось от времени. Этот винтажный письменный стол мне купили, когда я только пошла в начальную школу. Слишком большой и серьезный для маленькой девочки. За ним легко было представить Диккенса или Вирджинию Вульф.

Я подошла к столу, на котором лежал футляр. Скрипка была со мной в тот вечер, она почти всегда была со мной. Много же ты повидала, я провела пальцем по грифу. Меня тянуло сыграть, но страшила мысль, что физиотерапия не смогла вернуть прежнюю форму моим рукам. Поддавшись трусости, я закрыла футляр. Сбоку над столом была полка с моими наградами. Я пробежалась по знакомым и выцепила взглядом только одну новую. Этот год не был триумфальным. Награда из серебристого стекла была задвинута назад. Я аккуратно сняла ее. «Серебряную скрипку» я все-таки получила. Не зря так долго тренировалась, оставалась до позднего вечера на репетициях. И даже попала в аварию.

Жаль, что я не помню, как выступила. Мой взгляд переместился на пробковую доску над столом. И я нахмурилась. Раньше здесь были приколоты три или четыре фотографии, афиши конкурсов, в которых я планировала поучаствовать, брошюра консерватории, программка Метрополитен-Опера две тысячи пятнадцатого года. Вечер, который будет в моей памяти всю жизнь. Хотя теперь нельзя быть в этом такой уверенной, не так ли?

Теперь в центре доски висела только одна фотография. Та, которая была загружена и в мой телефон — с Эндрю. Мне говорили, что время лечит. Но я вижу, что прошлый год дался мне тяжело — я тосковала. А сейчас снова вернулась к началу.

Я подошла к напольному зеркалу, которое мама купила мне на тринадцатый день рождения со словами, что каждая юная леди должна следить за собой. С тех пор, в какой бы угол комнаты я не прошла, юная Шарлотта Тортон следит за мной из зеркала.

Я не изменилась, хотя были дни, когда выглядела и получше. Навыки женских уловок давались мне сложно. Но я умела сохранять свой внешний вид в порядке: чистым и аккуратным. Я улыбнулась. Выглядело вымученно. С улыбками у меня шла отдельная борьба. Мне часто говорили, что я выгляжу, будто мне грустно и я готова заплакать. А все из-за моих глаз, как у бассет-хаунд. И безвольно приоткрытого рта. Бекка советовала почаще улыбаться. Но в совокупности с моим не всегда хорошим настроением улыбка выходила механической.