Нервно постукивая ногой по полу, я жду, когда доктор сделает последние записи в компьютере. Возвышающийся на столе поразительно тонкий монитор доказывает, что часть создателей научно-фантастических фильмов начала двухтысячных явно мыслила в верном направлении. Случайное наблюдение меня забавляет, и все же ненадолго.
Наконец, доктор откидывается на спинку стула и смотрит на меня, прежде чем сообщить, что о результатах сегодняшних исследований я узнаю непосредственно от доктора Питерсона. Через минуту Майк выкатывает меня из просторного кабинета в коридор.
— Доктор Питерсон сказал, что мы можем ненадолго заехать в палату к вашему другу, — сообщает он. — Едем?
Я быстро-быстро киваю, не встречаясь с Майком взглядами. Щеки горят стыдом: с той минуты, что меня посетила идея с мобильником, я ни разу не вспомнила о своем намерении навестить Глеба.
Вскоре мы попадаем в отделение интенсивной терапии. Волнение нарастает, у меня начинает частить пульс, а перед дверью палаты я и вовсе перестаю нормально дышать. Всего десять секунд спустя Майк останавливает кресло рядом с расположенной в центре комнаты кроватью и выходит в коридор.
Не нужно быть врачом, чтобы с одного взгляда на Глеба понять, кому из нас двоих повезло меньше. За кровоподтеками, повязками, гипсом, трубочками и проводами медицинских приборов я едва могу рассмотреть уложенного на больничную кровать мужчину. Вид у моего друга, чье лицо сейчас совершенно мне незнакомо (и дело не в проступающих на его коже гематомах), пугающий и безжизненный.
У меня щемит сердце и ест солью глаза. Не знаю почему, но его бессознательное состояние рвет мне душу. Я чувствую себя ужасно виноватой.
Позади меня раздается приглушенный стук закрывшейся двери. Я оборачиваюсь, собираясь обратиться к Майклу с просьбой о паре дополнительных минут, однако натыкаюсь на темный взгляд своего мужа и едва не отшатываюсь.
— Кристина, — произносит он сухо.
Я все-таки дергаюсь и признаюсь:
— Привет. Не ожидала, что ты тоже тут будешь.
По неизвестной мне причине Влад усмехается и отвечает сущую бессмыслицу:
— Зато ты очень предсказуема.
— Предсказуема? — повторяю я с любопытством в голосе. — Почему же?
— Всегда печешься о других больше, чем о себе, — поясняет Влад и в несколько длинных шагов пересекает палату. Его взгляд перемещается на беспробудного Глеба, и мой скользит следом. — Вот и сейчас, едва на ногах стоишь, а уже здесь.
— Мне явно лучше, чем ему, — замечаю я сухо. Недовольство Влада моим естественным порывом навестить нашего общего друга кажется странным, если не сказать подозрительным. Во избежание конфликта я решаю сменить тему: — Каковы прогнозы врачей? Он очнется?
Мой муж, к которому я еще ни разу не испытала и малейшего прилива теплых чувств, не спешит с ответом, отчего мое раздражение лишь усиливается. Что за человек! Раздумывает над каждым вопросом, словно сообщить мне информацию без внутренней цензуры — немыслимый проступок.
Оторвавшись от наблюдения за бледным и неподвижным лицом Глеба, я кошусь на Влада в ожидании. Он же сосредоточено смотрит на моего — нашего? — лучшего друга, и понять, каково сейчас содержание его мыслей, невозможно.
— Со слов его родных, — заговаривает он наконец, — доктора не уверены, как скоро Глеб выйдет из комы. И выйдет ли вовсе.
Я хмурюсь и непроизвольно прикладываю к тревожно занывшей груди ладонь. Дышать становится тяжелее.
