Богатырь замялся, не в силах подобрать правильное слово.
– С должности сняли, – подсказал я. Безсонов вовсе не был идиотом. Но и быстрым умом похвастаться не мог.
– Ага, – обрадовался и вновь смутился казак. – Как вас, ваше превосходительство, сняли, на тракте сызнова шалить принялись. А нового начальника-то нету! И команду вашу отменить никто не мог. Вот и ездим, лиходеев ловим да бродяг.
– Ясно, – кивнул я, хотя ничего ясного в этой непонятной ситуации не было. – Апанас! Распорядись там… Чай, пироги… Ну все как положено.
– Митяй! – взревел вдруг Безсонов раненым мамонтом, так что я поспешил зажать уши ладонями, а белорус даже присел. – Ташшы!
В белую горницу ввалился еще один – пусть и не Илья Муромец, как Степаныч, но уж Алеши Поповича не меньше статью – кавалерист, с ведерным бочонком в руках.
– Васька присоветовал, – гордо пояснил сотник, кивком отпуская подчиненного. – Старый у нас – голова. Мол, коли начальник наш от вражин схорониться решил, так когда ему, бедняге, доброго пива еще доведется испить?! Бери, говорит, Осташка, завместо гостинца от казаков томских.
– Что это? – ошарашенно разглядываю ведерный «гостинец».
– Так крюгеровка! – радостно разъяснил богатырь. – Сиречь – пиво ячменное Крюгеровской фабрикации.
– А мало не будет? – саркастично поинтересовался я.
– Дык я две баклаги и привез, – пуще прежнего заулыбался Безсонов.
При взгляде на его сияющую физиономию вкралось у меня подозрение, что в какой-нибудь из переметных сумок, тщательно упакованная в ветошь, наверняка хранится и бутыль с водкой. Тоже, как и пивной бочонок, немаленькой вместимости – литра на три, не меньше.
– Спасибо за заботу, Астафий Степаныч, – смирился я с неизбежным. – Так что за известия подполковник Суходольский доносит?
Гигант уже набрал воздуха в бочкообразную грудь, чтобы рявкнуть что-то еще своему Митяю, и тут же сдулся. Апанас уже расставил на столе и кружки под пиво, и какую-то рыбу, и сыр тончайшими, просвечивающимися ломтиками. Еще и пробку из емкости успел вывернуть. Но вот налить, не расплескав, уже не сумел. Сил не хватило.
– Ну, за ваше здоровье, Герман Густавович, – поднял первую Безсонов. – На радость друзьям и на страх врагам!
Ячменное крюгеровское оказалось холодным до ломоты зубной и резким до сикарашек в носу. Все в точности как мне нравится. Потому как-то незаметно, в три глотка, пол-литровая емкость опустела.
– Степаныч? Признайся по чести, ты решил меня напоить?
– Как можно, ваше превосходительство, – ненатурально стал отговариваться тот. – То ли я к вам, Герман Густавович, уважения не имею?!
– Степаныч!
– Дык и чего худого в том, чтобы хорошо выпить да закусить? – как-то подозрительно по-еврейски вдруг заявил Безсонов. – Вот и старшина наш полковой, Василий Григорьевич, говорит… Или побрезгуете?
– Ладно тебе, сотник. Вижу же, что не только за собутыльником по ночи верхом гнался. Говори уже, с чем приехал! Разлей только прежде. Негоже посуде пустой стоять.
– Дык я и говорю, Герман Густавович, – с ювелирной точностью направляя золотую струйку в кружки, все еще как-то несерьезно завел рассказ казак. – Чудное что-то происходит. Непонятное!
Легко, как я бы графин, дюжий казак пристроил ведерный жбан на краю стола, взялся за ручку кружки и совершенно серьезно добавил:
– Боязно нам, Герман Густавович.
– Рассказывай!
– Прежде-то Александр Осипович и за наказного атамана был. А как его… – Легкая запинка – и продолжение с блеском глаз: – …С должности сняли, так из Петербурга полковника прислали. Барона Врангеля, Константина Людовиковича. Вот нашего Викентия Станиславовича в Омск на круг и вызвали. Пред его отъездом мы со старшими нашими подивились переменам, да и наказали, чтобы, значится, весточку присылал – как там и что. Давеча с почтой и получили… Давайте, ваше превосходительство, за Отечество наше выпьем. За мамку нашу – землю Сибирскую – и за казачье войско, ее хранящее!
