Может это и есть моя жизнь? Может зря я хочу туда, где небо мирное. Зря хочу тишины. Зря хочу семью. Кому как не мне знать, как легко этого лишиться.
Одна пуля.
Один взрыв.
Одна взбалмошная девочка за рулем.
Я даже с психологом говорил. А еще с мудрецами из своей деревни. Нужно уметь прощать, но как же это тяжело дается, когда она вот такая. Когда она даже не чувствует своей вины.
— Рад вас живым видеть, Балаев. Что с ногой? — осматривает меня Мурад Фархатов. Главный врач он, конечно, но всегда на передовой. Дай ему волю, помчался бы спасать парней в самое пекло. Я держу ребёнка, возле которого беспрестанно рыдает его мать. Фархатов кивает на койку, и я опускаю пацана лет четырнадцати. На теле многочисленные гематомы. Сразу вспоминается, как мы с парнями с холмов скатывались в таком же возрасте. И тогда тоже были синяки. Только вот причины разные.
— Царапина. Мальчиком займитесь.
— Туда сядь. Сейчас кого-нибудь пришлю, посмотрят.
— Помогайте тем, кому это нужно, а мне лучше бы спирта.
Это проще. Проще нажраться, забыться, утолить жажду между гостеприимных бедер очередной медички. Вон та ничего, смотрю я на беготню молодой медички. Хотя худощава на мой взгляд. Падаю на свободную кушетку, наблюдая, как стройные ноги мечутся от одного больного к другому.
Как они быстро перебирают, а тонкие руки профессионально ставят капельницу.
Забавно, но не так, как другие, более грузные медсестры. У этой рука легче. Тоньше. И пальцы такие, что хочется их на члене своем представить.
Она и сама прям пушинка. Молодая. Русская. Что она вообще здесь забыла. У меня сестра не старше. И меньше всего я желаю ей здесь оказаться. Голова покрыта не платком, а шапкой белой, из которой выбивается растрепанная светлая коса. Наверное, одна из тех на голову повернутых волонтеров, которые едут сюда, чтобы потом рассказывать, какие они героини.
— Вика! — зовет Фархатов, а меня как током бьет. Это имя я уже три года ненавижу. Просто до зубного скрежета. — Заканчивай с этим жеребцом, у него царапины. Дойди до третьей и спирта бутылку возьми.
— Для обработки? — слышится звонкий голос без единой нотки акцента.
— Перорально.
Я словно в замедленной съемке перевожу усталый взгляд выше, с крутых бёдер на профиль лица.
Понимаю, что это не просто какая-то рандомная Вика.
Это, блять, Даниленко, с которой пытается флиртовать Наиль. И еще никогда я не хотел так сильно оторвать руки мужику, которыми он за ручку ее пытается схватить.
Но гнев на него проходит быстро, когда я вижу профиль Даниленко.
Я думал, я злость испытывал, когда из автомата отстреливался.
Но как же я ошибался.
Она что здесь, твою мать, делает?
В городе, который уже завтра могут с землей сравнять?
И я даже не знаю, что меня бесит больше — ее появление в этом аду или то, что у меня на нее стояк хронический. Несмотря на всю ненависть, несмотря на презрение. Сука? Снова поиграть захотелось? Добить врага?
— Сладкая, я ведь женюсь на тебе, — предупреждает Наиль ей вслед, а потом мой взгляд ловит и подносит пальцы к губам, мол «ах, какой персик». Правда заметив, что энтузиазма я не разделяю, весь сник.
Очередная жертва ее красоты. Очередная жертва этой разрушающей мужское нутро девки.
Я опускаю взгляд в пол, считаю до десяти.
Это всегда помогало успокоиться.
Но не сейчас, когда запах лимона, который даже сквозь кровь, антисептики и порох пробивается. Щупальца свои к моему горлу подносит, стягивает до нехватки воздуха. На боли в ноге что ли сосредоточиться... Но нет, все, о чем могу думать, что у нее под халатом, со сколькими спала за это время, как быстро можно сломать тонкую шею.
