– Ладно, давай еще по пиву, – Монгол снова недоверчиво глянул на приятеля, почесал челюсть.
– Давай.
Пиво отдавало мылом.
– Ты это. Извини, что так вышло. Это вроде как я виноват, что тебя тогда с нами после репетиции позвал. Просто мало нас было.
– Да ладно. Меня ж никто не тянул, – пожал плечами Том.
– Тебе вообще крупно свезло. Я не врублюсь, как они тебя там такой толпой не затоптали.
– Я драки не помню. Меня окружили, и сразу по затылку вырубили. Даже синяков не было.
– Надо же. Бывает, что и волки лежачих не бьют, – удивился Монгол.
– Так! – серьезно сказал Том. – Ты обещал завязать со всей этой сборовской дуристикой. Барабаны свои учи. Если на концерте налажаешь, Дрим тебя выгонит.
– И что?
– Как что? И прощай, девки, слава и великое будущее.
– Я ж сказал, что все, – протянул Монгол. – Можешь считать, что я теперь панк.
Том засмеялся.
– Что смеешься? Не веришь?
– Панк – это ж серьезно.
– Я тоже серьезно. Ты меня в панки примешь?
– Да хоть сейчас. Вот тебе булавка. Клятвы, извини, нет. Можешь какую-то песню летовскую выучить, и петь ее утром, в качестве гимна.
– Супер, – Монгол взял булавку, пристегнул ее к воротнику футболки. – Мать говорит, что после любого посвящения все обязательно будет получаться. Энергетика, все дела. Так что я теперь точно барабанить научусь. Ты мне только растолкуй, что такое панк.
– Это так не объяснишь, – Том задумался. – Это типа образ жизни. Это когда тебя тошнит от внешнего мира, потому что весь мир – он фальшивый, лицемерный, продажный, и вообще дрянь. В нем все улыбаются, делая западло за спиной друг другу. Поэтому панки ни под кого не прогибаются и стоят за правду. Как пионеры. Только пионеров крышевала партия, а панки в душе анархисты, поэтому над ними никого нет. Они презирают государство, потому что оно аппарат насилия и не имеет права качать права. Все должны быть свободны, и никто не властен ни над кем.
– Ясно, – Монгол скучающе посмотрел в окно. – А чем тогда панки от остального рока отличаются?
– Панк – это крайняя степень рока. Это такая предельная искренность, уже на максимуме. Как говорится, ручки вправо. Панк не может врать. А остальной рок – он все немного лакирует музыкой, поэтому смыслы притупляются лирикой. А когда смыслов совсем нет, – это уже попса. Понял?
– А вот еще вопрос. Панки вроде с ирокезами, а ты – волосатый. Почему?
– Потому что я не системный. Любая система ограничивает, порабощает. Не хочу в шаблон попадать.
– Ясно. Только при чем тут музыка?
– Тут не музыка главное, тут образ мысли. Музыка как бы потом появляется. Из философии.
– Понятно. Короче, как наши сборовские пацаны на районе, – заключил Монгол. – Своя музыка, свои понятия.
– Не, гопы – они и в Африке гопы.
– Тут ты не прав. Сборовские – они же все разные. Вон хотя бы Мосю взять. Еврейский интеллигент. Как он без скрипки в первый раз на сборы пришел, я не понимаю. Цоя на гитаре любую песню споет. А бегал года четыре. Он гопник? А Громозека – гопник? Технарь, помешанный на машинах. Или вон Пеле. Одна извилина, и та – за футбол. Лимон гопник? Нормальный же пацан, честный, и подляну никогда не устроит. Все же хорошие ребята, не уроды.
Монгол окинул взглядом пивбар.
– Хотя, конечно, там и уродов полно. Есть такие, что… Да их везде полно. Уроды с уродами дружат. Что, среди панков уродов меньше?
– Не знаю. Может, и меньше.
– Да ладно. Уродов везде хватает.
