– Хватает, конечно. Но не везде они могут проявить свою уродскую суть. Рок – он же типа личность воспитывает, а тут… Стадо. Я хоть и не долго бегал, но… Согласись, вот когда ты в толпе бежишь, а вокруг тебя все с колами, – оно ж прет изнутри, от всевластия этого. Так ведь? В толпе быстро становишься уродом. Энергия такая, всех порвать. А главное, что это приятно, и никто вокруг не против.
– Есть малька, – согласился Монгол. – Но этим лучше не увлекаться. Нужно по сторонам смотреть, а то затопчут.
– Наверное такой же кайф большевики испытывали, – продолжал Том. – Просто у них этот праздник не заканчивался вечером в ментовке. Прикинь: законов нет, ментов нет, и править другими тебе дает винтовка. У кого оружие, тот и прав, и никто ему не указ. Хорошо!
Монгол усмехнулся, поправил футболку, что-то хотел сказать, но замолчал, поднял глаза на стену. Прямо перед ним, за спиной у Тома висели большие, засиженные мухами, часы.
– На сколько ты договаривался?
– На пять.
– Уже шесть. Может, еще раз зайдем?
– Я бы давно свалил отсюда.
– Ну давай еще минут пять посидим, и двинем. Если ее нет, – в другой раз приедем.
– А если в другой раз опять на цыган нарвемся?
– Каких цыган? – Монгол уже забыл про недавнее приключение. – А, ты про тех? Что-нибудь придумаем. Скажем, звыняйте, ребята, сами гадов задавили.
– Ладно, пошли.
Том отодвинул кружку, и уже собрался вставать из-за стола, но в этот момент к их столику вальяжной походкой подошел крепкий короткостриженый пацан из соседской компании. На его потемневшем, покрытом шрамами лице лежал отпечаток веселой и лихой жизни. Он был одет в большую турецкую куртку с оттопыренными накладными карманами, замызганные черные штаны и выдраенные до блеска черные туфли. Весь он был какой-то сизый, будто лет пять жил в подвале, и сильно озяб. Во всяком случае осенняя куртка не выглядела на нем странно. Не обращая внимания на Монгола, сидевшего к нему спиной, он навис над столом и, дохнув на Тома кислотой многодневного перегара, просипел:
– Часик в радость – чифир в сладость. А дайте в зубы, чтобы дым пошел.
Том достал сигареты, протянул одну.
– Благодарю, – пришелец засунул сигарету за ухо. – Есть чем раскумариться?
– Нет.
– Огорчаете меня. Слышь, а шо это у тебя волосы длинные? Ты что, попутал? Сюда, к нормальным пацанам, в таком виде?
Белесые глаза незнакомца буравили Тома, испытывали, пытаясь задавить, напугать, внушить ему холодный, как бездна, ужас. Том, может быть, и испугался бы, но теплое горькое пиво отупило его, крепко сцементировав душу.
– А ты с какой целью интересуешься? – так же ровно ответил он.
– Та отвали от них, Бес, – вяло крикнули из глубины зала.
Бес нервно вздернул руку, всем своим видом показывая: не лезьте не в свое дело. Затем, театрально развернувшись, крикнул своим:
– Кантуй бревно, змея канает к водопаду.
За дальним столиком засмеялись. Бес крякнул, снова повернулся к Тому.
– Ты че, олень? У тебя ботва не по понятиям, а ты тут беса гонишь. Тебе ясно?
– Ясно.
– Сильному ясно – слабому опасно. Может, тебе в нюх втереть?
– Я волосы продаю, – сказал Том, глядя ему в глаза.
– Че ты мне сыпешь?
– Сейчас все торгуют, – так же спокойно ответил Том. – Бизнес. Волосы стоят дорого.
– Внатуре? Так ты ботвой банкуешь? Красавчик, – осклабился гопник, и его недоверчивые холодные глаза чуть потеплели. – Бизнес! Ха-ха! Молодца, братка!
«Из залетных», – подумал Том: слова «че» и «братка» в их краях не употребляли.
