По диагонали с другой стороны проспекта располагался «Зас», и вскоре к нам подходил Гонсало – а если не подходил, то стоило мне доесть, как мама хватала меня за руку и тащила через дорогу, мы лавировали между машинами, как лягушка в «Атари».
Витрина «Зас» тянулась через весь фасад – в ней красовались нарядные манекены с жесткими усами и волосами. Гонсало улыбался нам через стекло, а закончив с покупателем, выходил к нам на улицу. Иногда мы заходили внутрь. Он едва замечал меня, но все-таки в конце концов здоровался.
Его интересовала только мама. Он говорил ей что-то, стоя вплотную, так что я не разбирала слов, а если переводил взгляд на меня, то только чтобы убедиться, что я ничего в магазине не трогаю.
Примерочные располагались в глубине, за обувным отделом. Сбоку висели костюмы. В центре стоял стеклянный прилавок с кассовым аппаратом и россыпью аксессуаров: запонки, бумажники, брелоки и все такое. Напротив кассы висели рубашки и брюки, ремни и галстуки.
В этом отделе были тяжелые металлические стеллажи, приваренные к полу. Мой любимый – с галстуками, они свешивались с полки, загибались и заворачивались в другую сторону, описывая круг. Галстуки были всевозможных расцветок и узоров – оранжевые, серые, синие, розовые, однотонные, в полоску, в горошек и с причудливым орнаментом, как занавес в цирке.
Пока мама разговаривала с Гонсало, мне хотелось отдернуть этот занавес и посмотреть, что там за ним. Наверняка какие-нибудь чудеса: ярмарка с облачками сладкой ваты, заколдованный лес, в котором живут гномы, страна по другую сторону радуги. Но Гонсало не отвлекался ни на секунду – завидев, куда я собралась, толкал маму локтем.
– Не вздумай трогать эти галстуки, – говорила она.
Рядом был «Хенеро» – бóльшую часть года просто скучный магазин тканей, но в октябре там продавали костюмы на Хеллоуин, а в декабре – рождественские украшения и другие импортные чудеса.
В тот год привезли ультрамодные кеды «Адидас» – замшевые, синие с желтыми полосками. Мы зашли. Кеды пришлись мне точно впору. Мама увидела цену на этикетке и возмутилась:
– Это грабеж!
– Ну они такие красивые…
– Очень красивые, но будь эти полоски хоть из золота…
– Ну пожалуйста.
– Нет.
– Ну я тебя умоляю.
– Снимай.
– Ну мне они очень нужны.
– Снимай быстро, Клаудия.
Я нехотя послушалась.
– А может, это будет подарок на Рождество?
– Нет.
Мама вырвала кеды у меня из рук и поставила обратно в витрину.
– Ну не вредничай.
– Надевай ботинки.
– Если ты мне их подаришь на Рождество, можешь потом вообще никогда больше ничего не дарить – ни на первое причастие, ни когда я сдам все предметы и перейду в четвертый класс, ни на день рождения.
– Еще раз тебе повторяю: надевай ботинки.
Я взяла их и показала маме:
– Смотри, какие они старые. Вот-вот развалятся.
– Клаудия…
По голосу было ясно: она начинала сердиться. Я послушалась, надела ботинки, и мы вышли из «Хенеро». Кеды сияли с витрины.
– Ты посмотри. Это самые красивые кеды на свете, и в Кали ни у кого больше таких нет.
– Ну хватит уже.
– Я жить без них не могу.
– Ты с ума меня сведешь.
– Ну пожалуйста-препожалуйста…
Она остановилась:
– Предупреждаю тебя, Клаудия: еще одно слово – и ты не только эти кеды не получишь, а вообще останешься без подарков.
– Но ведь…
– На Рождество, на первое причастие, на конец года и на день рождения. Поняла?
Я поняла, что пора мне и вправду проглотить язык, молча кивнула, и мы пошли дальше.
