– Чем ты занята, Клаудия?
– Гонсало говорит, в его спортзале есть занятия аэробикой, – сказала мама.
Мы ехали в машине – папа за рулем, она рядом.
– Ведет француженка, и, говорят, отлично ведет.
Я сидела сзади рядом с Паулиной.
– У них есть занятия в субботу утром.
Дорога была пустая; по сторонам – саманы и сейбы; ни людей, ни машин не было. Двигались лишь мы да вода в реке.
– Для взрослых женщин, ходят мои ровесницы и постарше.
Папа ничего не сказал, поэтому мама тоже умолкла.
Кали, рассеченный надвое извилистой каменистой рекой, с его мертвыми улицами и невысокими зданиями среди деревьев, казался затерянным городом.
– Кто хочет эскимо? – спросила папа.
– Я! – радостно выкрикнула я.
Мама промолчала.
– А ты не хочешь? – спросил он.
Она скривила губы, показывая, что ей все равно. Он попытался соблазнить ее:
– Подумай: ежевичное эскимо.
Мама сидела прямая и молчаливая, как Паулина. Дальше мы ехали в тишине, папа то и дело косился на маму.
– Ты хочешь на аэробику? – спросил он наконец.
Она посмотрела на него:
– Да, было бы любопытно, но я не хочу оставлять Клаудию с горничной.
Он похлопал ее по бедру:
– Не волнуйся, девочка. Я возьму ее с собой в супермаркет.
В субботу утром мама высадила нас у супермаркета, а сама поехала в спортзал. Папа пошел к себе в кабинет, а я бесцельно шаталась среди полок, трогала банки и упаковки и в конце концов, обнаружив порошковое желе, уступила искушению – открыла пакетик виноградного.
Я как раз слизывала с ладони фиолетовые остатки желе, когда меня засекла кассирша донья Имельда.
– То-то я думала, чересчур у нас тут тихо.
У доньи Имельды были слоновьи морщины, черные-пречерные волосы и крепкие руки. Издалека она в своей светло-зеленой форме напоминала медсестру из фильма ужасов.
– Придумаем нашей девоньке дело?
Вблизи она была мягкой и ласковой.
– Да, пожалуйста, – ответила я.
– Нужно протереть вот эти банки – справитесь, барышня?
На полке во много рядов громоздились консервные банки. Донья Имельда дала мне тряпку и стремянку, чтобы я могла дотянуться до самых верхних, а сама ушла за кассу. Я трудилась долго, в конце концов все банки засияли чистотой, но ряды их слегка покривились. Донья Имельда показала мне, как выстроить их ровно, и теперь уж я все сделала идеально. Потом она поручила мне расставить рулоны туалетной бумаги. Когда я закончила, супермаркет уже закрылся на обед.
Папа с доньей Имельдой стали обсуждать предстоящие заказы. Мы вышли вместе с кладовщиком через заднюю дверь. Они с доньей Имельдой направились в свой район, к облупившимся кирпичным домишкам с жестяными крышами на склоне горы.
– Мама за нами не приедет?
– Она позвонила, сказала, что сходит в сауну и будет попозже, а мы чтобы дошли пешком и купили курицу гриль. Лусила сегодня ушла пораньше.
Папа взял меня за руку. Мы вышли на улицу, миновали банк и аптеку, издалека помахали продавцу лотерейных билетов на углу – тот обслуживал покупателя. Дошли до перекрестка, который продолжался мостом через реку. Папа вдруг шагнул к машине, припаркованной возле сигнала «Стоп», и чуть ли не сунул голову в окно:
– Приве-е-ет.
Я задумалась и не сразу поняла, что это наш «Рено 12», а внутри сидит мама. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, и мама тоже:
– Ой, Хорхе, как ты меня напугал!
Мы обошли машину и сели.
– Прекрасно выглядишь, – сказал он.
Салон нашей машины был из черной кожи, он пылал, будто камни в реке под полуденным солнцем, но мама выглядела свежо в облегающем красном гимнастическом трико и с мокрыми волосами.
