Ты пришёл с царём Петром, ты вошёл в наш тихий дом,
Я в твои глаза, как в омут, заглянула —
В них навеки корабли в море синее ушли,
Только нежностью и ужасом дохнуло.
Ты вошёл в наш тихий дом – и с тех пор навек ты в нём,
Но ни дома я, ни имени не помню,
Только, в счастье и в слезах, несказанный свет в глазах
И обет, что, дав единожды, исполню.
Ты сказал: авек плезир! – и меня навек пленил
Шпагой, голосом, пшеничными усами,
Впереди качалась мгла – но, закрыв глаза, пошла
За тобою я, прельстившись голосами.
Ещё помню: ночь-полночь, что-то мне уснуть невмочь,
А на псарне в рёв заходятся собаки,
Входит, чёрен, мой отец: – Ты готова ль под венец? —
И глаза его – как две свечи во мраке.
Сам царь-батюшка венчал – и уж как нас привечал,
Ну а мы с тобой доверчиво сомлели,
Да и как тут не сомлеть, если нам клялись гореть
Свечи шалые на каждой ассамблее!
Голова царя Петра тяжела была с утра,
Но легка была российская корона,
И все чуяли нутром: с императором Петром
Супостата одолеем без урона!
Но рука царя Петра – сноровиста и хитра.
Его милости лишился отчего ты? —
Ягужинский-прокурор усмехнулся: – Вот он, вор!
А послать его в уральские заводы!
У меня не стало сил, когда люд заголосил:
С дыбы сдёрнули, в железо заковали.
Глянул сумрачно, скривился, отвернулся.
И тогда в недобрый час твой сынок в последний раз
В моём чреве безнадёжно содрогнулся.
И пошла я за тобой – но куда, любимый мой?! —
Обеспамятела, имя позабыла,
Мать, отца, наш дом и двор, нянек, братьев и сестёр
Мне заменит безымянная могила.
Всяк пред Богом сир и наг, сказывал один монах.
Старец этот рек: – Не плачь, жено, не надо!
Суженого не ищи – сгинул в огненной пещи,
Но пребудет посрамленье силам ада.
Так и царь наш на заре с Божьей помощью помре,
Убиенного, знать, вспомнил Алексия,
На предчувствие моё налетело вороньё,
Над моею головой заголосило.
Славянин, хазарин, галл – каждому Господь воздал,
Но полна она антихристовой кровью,
Эта страшная страна – эта вечная война,
С её ненавистью, страхом и любовью.
Горю минуло семь лет, я состарилась, мой свет,
И с ума сошла от горя и утраты,
Шла я с нищенской сумой за тобой, любимый мой,
Но не встретила и самой малой правды.
Что ж, Господь тебя храни, гаснут дальние огни,
Очи выплакала – и пусты глазницы,
Канул разум мой во тьму, в ту безглазую тюрьму,
Где надежда не окликнет, не приснится.
Ты просил меня: живи! – но ты зря хрипел в крови,
Без тебя жить я обета не давала,
За младенцем нашим вслед мне покинуть этот свет
Богоматерь, знать, незримо помогала.
Ты прости меня, мой друг, что не вынесла я мук
И сойду теперь под землю за тобою,
Что сдержаться не смогла, что дитя не сберегла.
Видно, я удела лучшего не стою.
Но и в свой последний час помню только лишь о нас —
Нет ни матушки, ни батюшки, ни Бога,
Когда юность мне пронзил возглас твой: авек плезир! —
И последняя привиделась дорога…
