– А какого хрена не на плацу, а в каптерке слюни на бушлат пускаешь?
– Виноват, товарищ генерал, готов получить наряды вне очереди!
– Да ты у меня от унитазов теперь до конца службы не оторвешся, щенок! В первый же день спрятался, как таракан в щели, и спишь. Старшина, это что за блядство? Он у тебя отсосал что ли, что ты его пригрел?
Иван стоял белее снега в тундре, и я понял – либо я сейчас рискну, либо реально с отдраивания унитазов за год не разогнусь:
– Товарищ генерал, разрешите…
– Говори!
– Товарищ старшина, вчера, встречая нас, упомянул вскользь в приветственной речи о руководящей роли Сталина в борьбе с мировым фашизмом и нашем долге перед родиной в сохранении завоеваний дедов и отцов. Я же, будучи малограмотен в вопросах политистории, посмел усомниться и упомянул о суждении про руководящую роль коммунистической партии. Но товарищ старшина, понимая нашу общую незрелость в военно-патриотическом деле, провел со мной отдельное политинформационное просвещение…
– А какого же хуя от тебя водкой разит, и ты спишь в час дня?
– Товарищ генерал, у меня зуб больной, гниет, а товарищ старшина, зная, что лазарет ночью закрыт, плеснул стопку для ополаскивания.
– Солью полоскать нужно! – взревел генерал.
И тут очнулся Иван:
– Виноват, товарищ генерал, но у него явно флюс начинался. Их пока везли до нас в грузовике с самолета, они все околели, а этот еще и со щекой раздутой. Виноват, сжалился над ним, не по уставу. Плеснул ему водки, и здесь на теплые трубы постелил. Рвать ему зуб надо, рвать!
Генерал переводил налитые кровью глаза с меня на Ивана и уже чуть тише приказал мне:
– Рот открой.
Я открыл. Пломба вылетела еще месяц назад, но за границей стоматологи очень дорогие. Я собирался дома лечить зубы. Но зуб быстро почернел от моего образа жизни и действительно сильно болел.
Увидав гнилой зуб, генерал стал постепенно допускать возможность отеческой заботы старшины о новобранце. И, так как был не штабистом, а боевым офицером, понимал, насколько грань между простым солдатом и его командиром стирается в окопе, а, судя по нашей части, где мы все оказались, быт здесь почти военно-полевой.
– Так… Ты в лазарет! Ты со мной по части пойдешь! Еще одно нарушение выявлю сегодня, тогда точно разжалую!
Генерал и старшина потопали по своим делам, а я, мигом собравшись и намотав портянки кое-как, побежал искать лазарет.
Второй день мне дико везло, даже первую встречу с генералом удалось вырулить на ровное место. Так везти дальше не может, нужно быть очень осторожным.
Часть наша была дикой дырой посреди тундры. Наиболее полно её охарактеризует выражение из армейского репертуара: «сюда ни одна собака свой хуй не сунет».
Сентябрь только начинался, а снег уже сыпал сутками напролет. Днем я, как все солдаты, шкрябал плац ломом, драил полы щеткой, чистил картошку огрызком заточенной арматуры и табуреткой койку застилал.
Вечерами мы сидели с Иваном и глушили спирт. После случая с компьютером и заставшим меня спящим генералом, Иван проникся ко мне уважением и, понимая силу моей соображалки, втихаря приобщал к ненавязчивому обогащению за счет родины и довольствия солдат.
Часть была очень захудалая, не было в ней места развернуться. И, проведя сообща с Иваном инвентаризацию, выяснилось, что негде более отщипнуть ещё кусочек. Иван был этим явно удручен, но поделать нечего.
И тут случилось непоправимое: я случайно забрел в кочегарку и в груде тряпья увидел куртку, в которой приехал в часть. Меня пробил холодный пот. Ленивый дневальный не сжег ее, а кинул в угол, где она более полугода провалялась никому не интересная.
