Я в тот момент, признаюсь, разум потерял. Вместо того, чтобы тут же сжечь со всем содержимым, я забрал ее, скрутив валиком, и на ватных ногах добрел до каптерки, прикрыл дверь и вспорол тайник в куртке.
На стол выкатились брильянты, которые я, рискуя попасть в тюрьму, нахально вез на себе через таможню.
Их блеск опять ослепил мой рассудок. Сокровища Индостана. За них умирали целые поколения. Империи рвали глотки друг другу за право владения приисками. И поныне черный рынок торговли этими углеродами был силен. И я, дурак, вляпался в это грязное дело.
Меня, закинув в армию, уберегло от крепкого попадания в эту схему, но ленивый дневальный, не кинув в топку куртку, опять обрек на муки жажды наживы.
– Ты чего делаешь? – Со спины подошел Иван. – Что это за стекло? Ты тут чего разбил?
– Это брильянты, Иван, – выдавил я из себя осипшим голосом. – Из Индии их через границу вез, когда, как уклониста, сцапали. Я думал, что меня за них поймали, оказалось, что за уклонение.
И рассказал все, что знал о серых схемах торговли брильянтами Ивану.
– Много их можно ввезти? – спросил Иван выслушав историю.
– На золотой унитаз точно хватит.
– А если делиться еще с кем-то?
– Нет. Нас тогда либо убьют, либо без копейки оставят.
– А почему мне сказал? Я ж тебя и грохнуть мог.
– А ты понимаешь, что, прибив за эту партию, много не выручишь. Сбыт не найдешь. А я и сбыт знаю. И от продажи этих камней могу наладить еще посылку. Со мной ты больше заработаешь. Также и мне выгоднее жить в этой глуши под защитой государства и оружия, чем одному на гражданке торговать.
– Мне до пенсии четыре года осталось служить. Сколько мы успеем за это время заработать?
– Твоим внукам хватит.
– А с этим что делать будем? – показал Иван на груду камней.
– Дождемся, когда генерал уедет. Я напишу с компьютера электронное письмо скупщику. Он пришлет человека, который привезет за брюлики деньги. Мы половину из них разделим между собой. А на вторую часть денег я закажу на адрес части товар. Камни умеют очень хорошо прятать среди кучи барахла.
Мы с Иваном переглянулись. Махнули спирту и, спрятав камни, разошлись спать.
И тут судьба совершила новый поворот. Мы ждали, когда генерал покинет часть и мы сможем воспользоваться компьютером, но генерал не уезжал, а наоборот, он еще злее каждый день инспектировал часть и выдавал наряды вне очереди один за другим.
Иван отозвал меня и сообщил причину:
– Я генерала хорошо знаю, если он так лютует, значит, ждет приказа о внеплановой проверке войск. У него фронтовой друг в генштабе, он его заранее предупреждает. Пропали мы, нас опять в Поганое Городище направят.
– А что это за «Поганое Городище»?
– Это смерть наша, Савелий! Там полигон с советских времен, но с дурной славой. В восьмидесятые годы случилось на нем ЧП, после которого полигон законсервировали, а информацию засекретили. И вот пять лет назад, по приходу нового командующего нашим округом, полигон решили отрядить под нашу часть. Типа вы там побегайте, окопы покопайте, тушенку с кашей поварите. Просто для отчета. Ты же знаешь нашу часть, курам на смех. Мы тут все для галочки служим. И вот, прибываем мы всей частью туда марш-броском. По картам там поле же, но тридцать лет никого там не было, и уже лес вырос. Как есть лес. Наш командир насупился, приказ есть приказ. Он не умеет отступать, поэтому его сюда и сослали, за принципиальность. И он нас строит: берите, говорит, солдаты, топоры, начнем рубить лес и расчищать плацдарм под полевые учения. Я попробовал удержать его, говорю, мы месяц рубить будем, и четверти не срубим. Не сделаем мы тут полигон. В центр сообщить надо, что нет больше полигона. Оказалось, в центре всё и так знали, снимки с космоса делали, а тот, кто в генштабе зуб на нашего генерала имеет, нарочно его погнал с приказом полигон сделать. Понимаешь? Чтобы за невыполнение приказа уволить с позором. В общем, мы заночевали на опушке, палатки разбили, значит. А утром подъем. Генерал сам берет топор и первым к деревьям идет. Начинаем рубить, все рубят. И тут гул резко так возникает. Все его услышали и перестали рубить. Из глубины чащи идёт гул. Будто огромный рой пчел. И опять тишина. Мы начинаем рубить. И снова гул. Уже сильнее. Командир у нас боевой же, он сразу беду почувствовал:
