– Так вы приказ выполняли, какой тут с вас спрос?
– Не было приказа стрелять в неведомую хуйню. Надо было пробовать отойти, но мы все испугались. Генерал две войны прошел. По штабам не прятался. На передовой все дни. А тут вылезает чудо-юдо, и он испугался, потому и крикнул: «огонь!»…
– Но, может, нас на другой полигон? – Робко спросил я.
– Нет другого. Наша часть в глубоком резерве. Это Поганое Городище единственный оставшийся полигон в округе. Нас на смерть посылают, понимаешь?
– А зачем?
– Они генерала вынуждают с собой покончить. Счеты свои с ним сводят. А я же его тогда так зацепил словами об офицерской чести, что он теперь пойдет на этот полигон и нас потащит. Там нас этот червяк точно убьет.
– Ну, а выход-то какой?
– Не знаю. Хуже всего, что, когда нашу часть не расформировали, а пополнили новым составом, командир принялся по всем ведомствам пороги обивать, чтобы расширить оснащенность нашей части вооружением. Все эти пять лет генерал готовился к реваншу. От призыва к призыву наши боезапасы только возрастали. Новобранцев он муштровал все жестче и жестче. А я ждал и надеялся, что либо его обратно в Москву втянут, либо его инсульт шарахнет, либо я успею до пенсии доработать.
– А почему ты в другую часть не перевелся?
– Отклоняют мои рапорта. Он меня к этой части намертво приколотил. Ты, говорит, был со мной в том аду, значит, второй раз мы вдвоем туда же и пойдем.
– Так уволься вообще.
– Не могу. У меня в городе квартира по военной ипотеке. Я в армии крепостной. До пенсии обязан дослужить. Иначе моя семья на улице окажется. Таков контракт.
– А мне как быть тогда? Как мне спастись?
– Слушай внимательно теперь. Я это тебе сейчас рассказывал вот зачем: когда нас погонят в этот лес, ты держись в последних рядах, ближе к штабному УАЗику. Деньги и камни неси на себе. Как только этот червь выползет, и начнется заваруха, садись в УАЗ и уезжай. Я приготовлю в нем еды, карту, воду и одежду гражданскую. На карте найдешь дорогу, отмеченную красным. По ней до города доедешь. С деньгами ты доберешься до Москвы. Искать тебя не станут, как тех, кто в прошлой мясорубке пропал. Спишут, как погибшего. Только дождись заварухи, ведь за прошедшие годы червь мог и сдохнуть, или в другое место уползти.
– Надо вдвоем тогда уходить. Мне и тебе.
– Нет. Я же не умею так жить, прячась. У меня семья. Авось, в меня эта штука и второй раз не попадет.
Иван заулыбался, а по моей спине побежали злобные мурашки – старшина явно смирился со своею участью потенциального смертника и без всякого раздумья пойдет на заведомый убой. Это была улыбка приговорённого к смерти.
После разговора с Иваном я вышел на улицу, спрятался между тыльной стеной казармы и пожарным выходом столовой – отличное место, ночами тут никто не шастал, и караульному не видно. Это было единственное место в части, где я мог побыть один и всё обдумать.
Лето по календарю уже месяц как началось, но в этих широтах до сих пор было холодно. Мы даже не сменили зимнюю амуницию на летнюю. Был риск заболеть и быстро помереть от сырости окружавших нашу часть со всех сторон болот.
Я курил одну сигарету за другой и очень быстро был вынужден распечатать пачку солдатского «перекура» – только они смогли остановить меня своей дикой вонью и крепостью. Дало так сильно по мозгу, что сознание сразу очистилось от лишнего.
Я взглянул в сторону штурмовой полосы – учебной площадки, заваленной по приказу командира ржавой техникой для отработки ведения огня из укрытия. Она начиналась сразу за основным забором нашей части и была освещена по периметру прожекторами, чтобы снующие взад-вперёд караульные видели узкую тропинку, сойдя с которой можно было по уши уйти в топкую грязь, наполовину состоящую из рыхлого снега.
