Но самое главное свое достижение молодой шахматист, погруженный в свои размышления, не увидел. Эти тринадцать минут Алмонд ерзал на стуле, поправлял очки, протирал их платком, крутил головой, стряхивал пылинки с пиджака. Его одолевал страх. И чем дольше думал Гаров, тем больше страх англичанина превращался в ужас. К моменту, когда ход был сделан, Алмонд просто перегорел и нормально играть уже не мог: из него за эти тринадцать минут как будто бы выпустили всю энергию, как воздух из воздушного шарика. Как-то совсем вяло он передвинул фрезерую пешку на клетку «D5» и постепенно попал под атаку, которую мы с вами уже наблюдали во время перелета в Лондон, а читатели-шахматисты, конечно, знают ее по партиям Арона Нимцовича. Игра превратилась в пытку к счастью Алмонда недолгую. Он не просто расстроился: был убит горем настолько, что не стал анализировать со своим соперником сыгранную партию и очень быстро, подписав протокол, исчез из турнирного зала.
Закончив игру, Гриша прошелся вдоль шахматных столов. Посмотрел на соперников. Многих он знал по фамилиям, но в лицо видел впервые. С интересом понаблюдал партию рейтинг-лидера турнира Ричарда Бишопа. Рано или поздно с ним придется сразиться. Хорошо, что не в первом туре. Нашел столик, за которым играл Браун. Глазами улыбнулся его дедушке-аптекарю. Слонова в зале не было видно. Но Гриша уже достаточно хорошо изучил своего старшего товарища, а потому уверенно двинулся к курительной комнате – единственному месту в турнирном зале, где можно не только курить, но и разговаривать. Там часто проводят время тренеры-наставники, делая короткие вылазки в турнирный зал: проверить обстановку. Обычных зрителей в курилку не пускают, но для журналистов преград не бывает. Эти проходят везде. Хотя шахматный турнир посещают максимум два раза: в первый день открытие плюс первый тур и в самом конце последний тур. Но если на закрытии бывает много представителей прессы (тут и фуршет с хорошими напитками, и победители с медалями – щелкнул фото репортаж готов), то на открытии негусто, человека четыре из которых двое представляли местные газеты. Большие издания тоже были представлены. Один солидный дядечка, не дожидаясь результатов первого тура уже отстукивал на портативной машинке материал.
Рядом со Слоновым в курилке сидела красивая молодая женщина, судя по надписи на аккредитации репортер «Guardian». В руках у нее был прямоугольного вида прибор при ближайшем рассмотрении оказавшийся маленьким магнитофоном (диктофоном) – по тем временам роскошь невиданная. «Да, классная вещица» – подходя к Слонову подумал Гриша, большой любитель технических новинок.
– Ну, что уже закончил? – спросил Слонов. Гриша кивнул.
– Мисс Скоулз, позвольте вам представить восходящую звезду наших шахмат. Грегори Гаров.
– Очень приятно – улыбнулась блондинка.
Гриша скорчил такую рожицу, что стало понятно: восходящей звездой себя не чувствует: «Ну, о чем вы… Восходящая звезда – это Каспаров.»
– Каспаров? Кто это? – спросила корреспондент.
– Скоро узнаете. – скупо пообещал Гриша.
– Вы так хорошо владеете английским. – сделала комплимент англичанка.
– У меня способности к языкам. – уточнил Гриша.
– Вот как? А вот Анатолий Карпов был несколько раз в Англии, а язык наш не освоил. У него нет таланта?
– Не знаю – развел руками юный шахматист – Зато у него шахматный талант.
Слонов объяснил журналистке, неискушенной в премудростях великой игры: «Карпову действительно не очень надо, ведь все шахматисты говорят по-русски. Во всяком случае, на гроссмейстерском уровне.»
