Илья схватил меня за руку:
– Я же отомстить ей хотел, – глаза его сверкали, как у кота. – Хотел отодрать какую-нибудь шлюху и всё Ирке рассказать. Во всех подробностях. Чтобы она прочувствовала! А не смог. Кураж пропал.
Я пожал плечами и хотел высвободить руку, но он вцепился сильнее:
– Может, я люблю её? – бормотал он, но другая мысль отсвечивала в его помутнённых глазах: – Не-ет! Надо мстить. Не хочется, а надо. Это как лекарство. Это незаконченное дело… Как это называется? Гешефт?
– Гештальт.
– Вот. Гештальт незакрытый. Надо закрывать.
Мысль Ильи лихорадочно взлетала вверх. Слёзы сохли на щеках.
– Слышь, а давай прокатимся, – предложил он. – Тут недалеко заведение есть, спа-салон. Там девки нормальные, ручаюсь. Никаких шалав. Здоровые все. Первый сорт. Я плачу. Клин клином вышибают. Поехали!
Я грубо высвободил руку, оттолкнул его, и он рухнул так, будто только моя рука была его опорой.
– Тебе надо, ты и давай, – сказал я грубо.
Илья снова сидел сутулый, как и десять минут назад. Спина его вздувалась. Он мелко хныкал.
Обычный кусок мяса. Тупая безмозглая скотина. Так бы сказал Мец.
* * *
В самом конце пятничного сеанса Танцырев сказал:
– Вы сегодня рассеяны. О чём вы думаете?
– О прошлом.
Полчаса до этого мы обсуждали моих старых друзей, Олю, а через неё – неудачи в сексе, которые Танцырев препарировал легко и безжалостно.
– Расскажите о прошлом, – услышал я голос за спиной.
Поскольку говорил я преимущественно с мухой в плафоне, голос Танцырева казался нейтральным – не голос, а вибрации черепа.
– Я думаю не о своём прошлом, – ответил я. – Я ведь рассказывал вам про свою статью о Филино и комбинате «Заря»? Я не понимаю, почему эта тема меня не отпускает.
– Вы думаете об этом постоянно?
– Я бы хотел забыть. Но меня возвращают к ней. Если я пытаюсь забыть, происходит какая-нибудь ерунда. Около Филино произошло что-то нехорошее, но очень давно и…
Я замолчал.
– О чём вы подумали?
– Об отце, наверное. Он умер в мае, и май с тех пор казался мне ужасным месяцем – чёрной дырой календаря. Первого мая у меня упадок сил: погода хорошая, выходной, шашлыки, а настроение могильное.
– А что, по-вашему, могло произойти около Филино? Любые предположения.
– Не знаю. Там внизу шахты, и могло случиться что угодно…
– Продолжайте. Вы что-то вспомнили?
– Мне как-то приснился кошмар… В нём были коридоры – и всё отравлено. И в том сне мы искали какую-то дверь, где должен быть… не знаю… клад, что ли. Что-то очень ценное. Но когда были уже близко, я понял, что мы ищем могилы. Мы дошли до камеры, отперли, и там сидел человек… Не человек, а мумия в ожогах и в бинтах… Он должен был умереть, но у него не получилось… Он очень долго просидел, может быть, тысячи лет.
– Кто это был?
– Я не узнал. На лице был грим, как в кино. Лицо пришельца. Он очень устал… И всё в нём было выжжено изнутри… Чёрное мясо. Он обернулся ко мне и сказал: «Надо взять открывашку».
– Открывашку? Что это значит?
– Обычную открывашку для бутылок. Когда он это говорил, казалось, мы давно знакомы и собираемся на пикник, что ли. И говорил он как бы изнутри этой мумии.
– Как вы объяснили этот сон?
– Да никак. В тот момент я ещё был убеждён, что «Заря» – это хранилище радиоактивных отходов, и мне часто подобная хрень снилась. Сожжённые тела, лабиринты, бункеры. Оля говорит, я слишком мнительный. Так и есть, в общем.
– Тогда вы были убеждены насчёт «Зари». А сейчас?
