* * *
На следующий день я спросил Танцырева, почему тот не сказал мне о назначении Братерского губернатором, хотя прекрасно знал о нашем знакомстве. Танцырев ответил:
– Мы беседуем здесь о том, что волнует вас. Расскажите, что думаете об этом.
Я лёг и с минуту молчал, проверяя настроение мёртвой мухи в плафоне. Муха была готова слушать.
Назначение Братерского тревожило меня. Может быть, я просто ревновал к его успеху, который увеличил социальную пропасть между нами.
Братерский казался равнодушным к регалиям и деньгам, несколько странным, но честным и независимым. Теперь он выглядел умиротворённым, словно достиг желаемого. Он докладывал президенту. Он получал почести. Он наслаждался.
Может быть, весь псевдонаучный флёр, который он создал вокруг себя, требовался для тактических целей? Мой интерес к «Заре» мог быть его манипуляцией. Братерский как-то предсказывал, что я закончу в сумасшедшем доме – так оно и вышло.
И Филино… Теперь у него есть какой-то интерес в этой гербеловской стройке. Похоже, мы стали врагами.
– Какая-то параноидальная теория, да? – спросил я муху. – Что скажите?
Муха ответила голосом Танцырева:
– Если мы склонны к паранойе, это ещё не значит, что за нами не следят. Бывает, верно и то, и другое. Расскажите, откуда вы знаете Сергея Братерского.
Я вспомнил события осени 2015 года, когда Братерский предложил эксперимент со словом «блабериды». Танцырев удивился:
– Не знал, что вы имеете отношение к его появлению. Расскажите, что вы думаете о блаберидах. Всё, что приходит в голову.
Блабериды… Это просто ругательство вроде «быдла». Каждый считает блаберидом кого-то, кроме себя. На самом деле, ничего концептуального. Просто ругательство.
– Но не синоним быдла? – уточнил Танцырев. – В чём отличие?
Отличие? Быдло антисоциально, а блабериды – это квинтэссенция социальности в её современном виде. Это люди, стремящиеся к себе подобным настолько, что взаимное отторжение неизбежно. Блабериды существуют на границе сил притяжения и отталкивания, образуя текучую податливую массу. Они находятся в перманентном броуновском движении и чувствительны к внешним полям.
– Я помню, что вы физик по образованию, – голос Танцырева слегка улыбнулся. – То, что вы описали – разве это не модель обычного общества?
Может быть. Блабериды в каком-то смысле всеядны: они реагируют на всё, что происходит, принимают чужие мнения за свои, насыщают себя фактами, не оставляя пустот. И в этом шуме полностью теряют возможность слышать.
– Слышать что?
Не знаю. Наверное, слышать то, что слышно в пустоте. Я не уверен. У блаберидов, в сущности, нет вопросов: на все вопросы они находят быстрые ответы из набора, который им предлагают. Они никогда не спрашивают, кто предлагает этот набор. Их вполне устраивает, что в нём есть чёрное и белое. Вы либо патриот, либо либерал, либо логик, либо мистик, либо физик, либо лирик. У них всегда два знаменателя, которые никогда не приводятся к одному. Всегда есть правила игры, которым они хотят себя подчинить.
Блабериды никогда не бурят вглубь.
– Потому что боятся?
Может быть, боятся. Или им просто неинтересно. Зачем рисковать, когда на поверхности всё благополучно?
В сущности, они просто тараканы в банке.
– Может быть, банка защищает их?
Может быть. Даже вернее всего. Это вообще очень удобно – держать тараканов в банке. Держать в ней самого себя. Думать, что мир за стеклом состоит только из бликов и отсветов. Иногда мне кажется, что другой мир существует, но у меня нет доказательств. Он слишком неочевиден. Это сложно описать в словах. Нужно синхронно чувствовать, чтобы понять.
