– Понял? – спросил я.
Я уже ослабил хватку, когда саблезубый тигр Чудин сжал мне запястье так, что нож вывалился из рук и, падая, разбил бокал с вином. Красное пятно расползлось по скатерти.
Чудин свёл мои локти назад и потащил в прихожую, втолкнул и прикрыл дверь. Его кривое лицо не выражало злобы. Скорее, ему было любопытно.
– Ты чего? Напился? – спросил он, удерживая меня за рукав.
– Чудин, отпусти! – сказал я, одёргивая рубашку. – Мы уже закончили. Ты же видишь, я нормальный.
Чудин меня понимал. Через дверной просвет я слышал суету в зале и возгласы тёщи.
Скоро всё стихло. Глухой голос тестя навёл порядок. Я встал.
– Извинись там за меня, – сказал я. – Особенно перед Юрием Петровичем извинись. Я домой поехал. Оле скажи, пусть остаётся.
Чудин кивнул и проводил меня до двери, возле которой страдал пёс Чифир. Я потрепал его по большой голове.
Оля догнала меня во дворе. Машина стояла под снегом.
– Я на такси уеду, – сказал я, шаря по карманам в поисках телефона. – Завтра пригонишь машину.
Она потянула меня за ворота и вызвала такси сама.
* * *
Оля сидела на кровати, прижав колени к груди, и мерно раскачивалась. Я лежал на полу, наблюдая за её кривым отражением в окантовке полочной лампы.
Я не хотел извиняться. Я готов был извиниться только перед её папой. Придёт время – извинюсь.
Оля всхлипнула, принялась растирать нос, а потом долго сморкалась. Я повернул голову вбок. Её мокрые волосы заострились на висках. Она только что вышла из душа, закутанная в мой огромный халат. На лице её была невыносимая горечь, но это горечь была направлена внутрь неё самой, словно она раскусила чёрный перец.
– Иногда я вижу больше, чем хотел бы, – сказал я. – Почему ты не нападаешь на меня? Такое впечатление, что я прав.
Она молчала.
– Вы не особо скрывались, – сказал я. – Хотели показать, как всё обстоит на самом деле? Главную мысль я уловил. Правда, мне непросто смириться, сама видишь. Мне в самом деле хочется его убить. Но, возможно, я могу с этим справиться.
– Да ничего не было! – разрыдалась Оля, похожая в этом халате на молодой бутон.
– Я тебе верю. Мы ведь говорим в сослагательном наклонении: что было бы, если бы… Своими действиями я лишь приближаю это «бы». Но бездействие приближает его ещё скорее. Какой-то тупик, ей богу. Васька спит?
– Ничего не было! – снова разрыдалась она.
– Кое-что было, но ты можешь не рассказывать. Не думаю, что меня обрадуют подробности. Завтра я смогу убедить себя, что это не имеет значение.
Оля распрямилась и заговорила быстро:
– Это никак не связано с твоей болезнью. Просто я ему нравлюсь, вот и всё. Ты и раньше знал, что я нравлюсь мужчинам. Это что, преступление? Ничего не изменилось. Он ещё год назад мне строил глазки. Не принимай на свой счёт.
– Я и не принимаю. Но его глазки довольно настырны, и ты, по-моему, слегка засомневалась. Он правда того стоит? Я без сарказма спрашиваю. Он похож на Буратино.
– Хочешь правду? – заявила она с вызовом.
– Не хочу, но раз уж у нас такой доверительный разговор…
– Мне действительно предлагают подумать о нём! – выкрикнула она.
– Я даже знаю, кто тебе предлагает.
– Мы ужинали один раз! Понятно?! Всё! Мы только друзья. Просто некоторые считают, что он…
– Предсказуемый и надёжный, – продолжил я. – Самое паскудное, что я тебя понимаю.
– Что ты понимаешь?! – завопила она, вскакивая.
Шершавая подушка больно хлестнула меня по лицу.
