– Можно сопоставить мемуары со свидетельствами других людей, касательно этих же событий.
– Которые тоже написаны людьми и, значит, являются просто их личным взглядом на события.
Матвей остановился потому, что пришел к месту своего назначения – туалету, где собирался переодеться.
– Если я правильно вас понимаю, Анисимова, вы ставите под сомнение существование истории, как науки?
– Верно. Нет такой науки, а значит сдавать экзамен по этому предмету – не правомерно!
Благой засмеялся – ну, до чего хитра! – и не глупа, еще бы чуточку усердия… Махнул рукой, решаясь:
– Готовьте зачетку, – и скрылся за дверью туалетной комнаты.
Маринка замешкалась – не бежать же за ним следом! Но тут Наденька весомо тыкнула в бок:
– Иди следом, пока не передумал!
– Туалет же!
– Тем и хорошо, не будет затягивать.
Марина выдернула из сумочки зачетку, заторопилась – а вдруг, на самом деле передумает?
– А-а! Ручка где? – закопалась в недрах своего ридикюльчика.
– Да на-на! – Надюша совала в ладонь свою авторучку.
Отчаянно скакнула внутрь и дверь приткнула плотно, чтобы не дать себе передумать.
Благой повернулся на шум, он уже снял рубаху и светил первозданным торсом (таким явственным в своем великолепии!) с татуировкой в виде мишени для стрельбы на левой половине груди. Он усмехнулся, приближаясь:
– Я глуп, подумал: лист ДСП сможет послужить для вас препятствием. – Вынул из рук онемевшей девушки авторучку с зачеткой. – Ставлю свою роспись, знания свои оцените сами. – Сделал и протянул документ обратно. – Что-то ещё?
А Маринка просто остолбенела от обилия и совершенства всех этих трицепсов, бицепсов… Она прошептала почти с благоговейным ужасом:
– Мать… Пресвятая Богородица… – и потянулась потрогать ладонями это совершенство.
Ладони девчонки были горячими, и пахло от неё почти неуловимо шиповниковым цветом… Благой понял, что момент ажиотажа и бурной страсти наступил. Пальцами свободной руки провел по её губам (в другой всё еще сжимал зачётку), чуть надавил на подбородок, понуждая рот приоткрыться… попросил тихо:
– Анисимова, останови меня.
– Матвей Артёмович, остановитесь… – послушно повторила девушка, но интонации её голоса не соответствовали просьбе.
– Не зачёт, Анисимова… – укорил Матвей и поцеловал.
Да не поцеловал – а сжёг! – язык его был завоевателем и данником одновременно… Девушка застонала и эти воркующие звуки беспрепятственно проникли вглубь Матвея, превращая поцелуй в уже начавшееся соитие. И все же он нашел силы прекратить накатившее безумие, отодвинулся, закрыл глаза и сказал твёрдо:
– Смотри, Анисимова, я закрыл глаза. Через десять секунд я их открою и не увижу тебя рядом. Поняла?
Он не открывал глаз больше десяти секунд, давая возможность девушке не только выскочить за дверь, но и убежать, как можно дальше. Услышал, как Скворцова ужаснулась:
– Маринка, что с тобой?
Услышал, как Анисимова горячечно забормотала в ответ:
– Во, попала, так попала…
Зажмуренным натянул футболку, пиджак и только после этого открыл глаза. Анисимову он не увидел… Он не увидел ничего! Замер, еще не веря, что судный день настал. Стоял недолго, просто приказал своему разуму, упорно отказывающемуся признавать очевидность:
– Ты готовился к этому три года, покажи, что кремень-мужик, а не дешёвка. Сумеешь добраться до тумбочки с пистолетом?
И тут же Благой внутри него усмехнулся:
– Сумею и не промахнусь.
И пошел – спокойно и размеренно так, как практиковал в течение долгого времени: пешком, дворами – с закрытыми глазами. Разница была лишь в том, что сейчас не смыкал веки, а наоборот широко распахивал в надежде, что зрение вернется.
