Вскоре голос сестры стал его раздражать мелочностью придирок. Когда в очередной раз она приказала: «Ещё на пять сантиметров передвинь!», он не выдержал:
– Чем бы ты там не занималась, не нужно воображать, что работаешь фармацевтом в дежурной аптеке за углом.
– Что, прости?
– Миллиграмм туда, миллиграмм сюда… Ты будто порошки для эпилептиков крутишь, а не перестановку делаешь! – потерял сдержанность Благой.
– Что-что?! – Катерина подошла к нему совсем близко, о чем свидетельствовал тонкий запах лаванды, идущий от её тела.
– А хуже того, твоя сексуальная неудовлетворенность очевидна и неприлична своей очевидностью.
– Во-о-н как, – снова за«вон»кала сестра, не предвещая тем ничего хорошего. – Пошёл отсюда!
– Надеюсь, это ты не мне? – холодно поинтересовался Матвей.
– Да, Боже упаси, – не менее надменно откликнулась Екатерина Артёмовна и, дождавшись, когда тяжелые шаги Олега затихли, продолжила. – А скажи, Мэтью, кто в том виноват? Ты не даешь своё разрешение на мой брак с Вольдемаром…
– Записала себя в монашки? – удивился Благой.
– А вот сейчас перегибаешь, можешь и по роже схлопотать, не смотря на свой недуг. Твои намеки на Трубецкого не уместны.
– Чем плох Трубецкой?
– Тем, что не зовёт замуж!
– Так не иди за него замуж! Развлекись, потрахайся в своё удовольствие.
– Потрахайся? Где ты подцепил это странное слово? Не скажу, что я не поняла его значения – в контексте твоей речи оно очевидно…
Благой засмеялся:
– Ты и представить себе не можешь, сколько существует названий этому действу в недрах нашего богатого русского языка. Шпилиться, пороться, чпокаться, ломать кровать и даже – дружить организмами.
Катя засмеялась, опускаясь на край его постели, и сквозь смех, удивительно чистый, серебристый, вымолвила:
– Дружить… организмами с Трубецким… я не намерена.
Благолепов понял:
– Ждёшь, чтобы созрел до нужной кондиции… Зачем тогда пресловутый Вольдемар… как его там?
– Хилкевич…
– (Ах, вот откуда ноги растут! – Хилок!) Запасной аэродром?
– Нечестно так говорить о мужчине, имеющем честные намерения.
– Честнее его обманывать… наверное, поэтому я и не даю своего согласия, Катя?
– Да брось, ваш брат – тоже не дурак, обманывать доверчивых женщин.
– Вышгородского вспомнила? Кстати, ты поэтому в прошлый раз в госпитале тарарам устроила?
– Тебе рассказали… – Екатерина Артёмовна лукаво улыбнулась (он понял это по голосу). – Причины были – три. Во-первых, я никому не позволю обижать своего брата. Во-вторых, Вышгородский променял мою любовь на большие деньги. Не могла же я упустить возможность хоть частично с ним поквитаться? В-третьих, я не хотела оплачивать ущерб, нанесенный тобою имуществу госпиталя.
– А вот это – нехорошо. Я должен был оплатить разрушения.
– Вот ещё! Наша семья и так немало для них сделала. Если бы ты хоть раз удосужился прочесть наши семейные хроники, у тебя и мысли не возникло бы.
– Так расскажи мне.
– Наш пра-пра-прадедушка, когда начал слепнуть, все лекарство искал. Познакомился с уездным докторишкой, поддержал его практику, деньгами помогал, а тот его лечил. Наш пра-прадедушка это начинание продолжил и купил землю под больницу. Со зрением у него, слава Богу, все было в порядке, но про недуг он помнил, опасался, поэтому поощрял изыскания, прежде начатые. Наш прадедушка уже развернул это дело на широкую ногу, больницу отстроил, приглашал знаменитостей и для работы, и для консультаций. Он и познакомился с Евстратовым – знаменитым на весь мир теперь ученым. Так и появился наш госпиталь с четким офтальмологическим уклоном. Прадедушке повезло меньше, он тоже начал слепнуть – и отдал свое естество в полное распоряжение Евстратова. Обоим им за труд и упорство – благодарность! Семейный недуг мужской половины Благолеповых – внезапная слепота, стал поддаваться лечению.
