– Интересно. А дедушка чем отличился?
– Своей прозорливостью, по большей части. Когда в народе начались волнения, бомбисты, разговоры о демократии, предвосхитил указ императора о национализации половины собственности в пользу государства – передал госпиталь городу. Впоследствии, в период национализации, Реформационный Комитет отнесся к нашей семье очень лояльно. Так что благосостоянием своим мы обязаны дедушке. Папа, сам знаешь, был у нас верный слуга Отечества, инвестиций в семейный бюджет не внес – только покрыл славой достойное имя Благолеповых. Вот и ты – весь в папеньку!
– Очень интересно слышать семейную сагу в твоей интерпретации. Мог бы, наверное, с тобой поспорить, но не стану. В конце концов, не всё ли равно? Было и быльём поросло. А за свои поступки, всё же, нужно отвечать.
– Заплатить за своё своими деньгами? Чёрта лысого! – и не спорь, финансовый менеджер у нас – я.
– Наверное, поэтому ты так деспотична с окружающими. Всех строишь… Но я-то тебе, Катюша, не по зубам. Перестань пытаться меня контролировать.
– Вот сейчас назвал белое – черным! Это ты меня контролируешь, даже с женихом моим знакомиться не желаешь.
– Фамилия мне его не нравится – Хилок! Непонятно – то ли заболевание, то ли образ жизни… – усмехнулся Благой, памятуя о той, другой Екатерине… Зря увлекся воспоминаниями!
– Не называй его этим дурацким прозвищем! – взвизгнула Екатерина Артёмовна.
Они вернулись к тому, с чего начали – почти ссоре.
– Матвей Артёмович, пора повязку снимать и переходить на почасовое капанье. – Весьма кстати вклинился практикант Ухватов.
– Надо, значит, надо. Ты не могла бы, Катя, оставить нас одних?
– Удивительно, – возмутилась Екатерина Артёмовна, – застеснялся!
И почти ушла, но вернулась.
– Через час вызвала тебе цирюльника, приведёт тебя в порядок, и начнешь одеваться. Наталья поможет.
– Что значит приведёт в порядок? – спросил Благой зацокавшие к выходу каблучки.
– Ты зарос совершенно неприличной бородой, как извозчик. Нужно исправить.
– Я не согласен. Моя борода, мне и решать. Помнится, ты утверждала, что мы из поповских. Считай, это моя дань уважения к пращуру – попу-расстриге.
Каблучки зацокали мелкой дробью, приближаясь, лавандовый аромат ударил в ноздри – сестра оказалась в непосредственной близости.
– Мэтью, – сказала она голосом железной леди. – Ты обещал. Это твоя обязанность, в конце концов! После смерти папеньки мы ни разу не устраивали приёмов – три года, это много! И вот теперь, когда я все устроила, ты идешь на попятную. Снова пойдут разговоры, что ты не способен возглавлять корпорацию. Ты должен показать, что здоров; как всегда – смел и безразличен к сплетням.
– А вот это я могу, показать, что безразличен! – вспылил Матвей. – Своей бородой, в том числе!
– Далась вам эта борода?! – удивился над ухом Матвея Пашка. – Отрастет! Дайте мне делом заняться.
Благолепов одумался – ты, очумел, человек-два-уха! – сейчас тебе вернут зрение, а ты о бороде?
– Катя, прости, – сказал покаянно, – всё сделаю, как обещал. Только и ты пообещай, не дергать меня по пустякам.
– Уточни.
– Ну, там… не так пошел, не то сказал…
– Да, твори ты, что хочешь, Мэтью! Только покажи всем, что имеешь на это право.
Матвей усмехнулся:
– Позволь, начну прямо сейчас. Трубецкому приглашение отправь!
– Я посылала, ты знаешь. Он отказался.
– Великий князь за честь почёл, а он отказал? Мне? – Матвею Благолепову! Хочет сказать – смелый человек? Дай-ка, я сам его приглашу… – Матвей импровизировал, с какой-то непонятной уверенностью, что говорит слова правильные.
