И все получилось, на худсовете киностудии сценарий похвалили, сам директор студии товарищ Карпухин в заключительном слове отметил, что в кино появился сильный тендем, который должен продолжить и в дальнейшем совместную работу, то есть распахнул перспективу – гуляй, ребята! Колыханов осыпал Арсения высокопарными похвалами, называл гением, однако гонорар поделил пополам, сильно переоценив свои усилия. Арсений не стал мелочиться из-за денег, хотя и не малых.
Через какое-то небольшое время на обсуждении режиссерского сценария, над которым тоже корпели вместе Арсений и Платон, тот же самый Карпухин повел себя весьма странно, если не сказать – подловато. Он почему-то в упор не видел Арсения Корнеева, а говорил только об удачной работе Платона Колыханова, который оказался не только режиссером, но и проявил недюжинный талант кинодраматурга. В кабинете были, естественно, и еще люди, но никто не спросил, отчего же соавтор оказался не в милости. Время было такое – все понимали с полуслова. Раз начальство третирует Корнеева, значит, на то есть причина. С вопросами полезешь, только раздражение вызовешь. А зачем директора раздражать, если сам к нему со своими нуждами приползешь? Надо ж разуметь!
И все остальные стали тоже говорить, как удачно Колыханов решил тот или иной эпизод, как хорошо справился со всеми проблемами в целом. Корнеев чувствовал себя так, как будто превратился в невидимку, отчего никто из присутствующих не замечал его, взгляды проскальзывали мимо с полным равнодушием. Не кричать же – я здесь!
После обсуждения директор попросил Колыханова остаться. Арсений ждал его в коридоре, уединившись в карманчике.
– Ты понимаешь? – стал объяснять Платон по выходе из кабинета. – В общем-то, ничего хорошего. Директор попросил не ставить твою фамилию в титрах.
И стал кричать:
– Ты сам виноват! Не надо было писать дурацкую статью! Видишь, не забыли! Позвонили в Комитет по кинематографии, а оттуда директору.
Касьяныч оказался прав – Арсения в покое не оставил человек с рыбьими глазами, держал на прицеле.
Тогда в коридоре Арсений не стал слушать Платона и молча ушел. Была, конечно, досада, неприятная обида мышиными зубами грызла душу, но случай этот не принес глубинного страдания. Он и не собирался работать в кино. Закрыли дверь и ладно. Других дверей что ли нет? Да советский человек и щель найдет в заборе.
Со времени знакомства с Арсением времени прошло с месяц. Анна чувствовала, что впервые за свою короткую жизнь какие-то хорошие надежды осветили душу, будто в пасмурном храме зажгли все свечи. Она никогда не унывала и прежде, но судьба не особенно ее баловала. Мама родила уже в свои сорок пять лет, скорее всего – потеряв надежду выйти замуж и пугаясь одинокой старости. В четырнадцать девочка осталась сиротой, мать умерла от почечной болезни. Сирота оказалась на попечении сердобольной бабы Дуни, переехавшей из деревни в однокомнатную квартиру, доставшуюся Анне в наследство. Об отце Анна так ничего и не выяснила. Баба Дуня старела, уже не могла работать дворничихой, на ее жалкую пенсию не прожить было, сбережения матери иссякли, надо было зарабатывать. По окончании средней школы устроилась нянечкой в детском саду и заочно поступила в учительский институт. Год назад баба Дуня умерла. Все тревожилась, как теперь ее девочка будет одна. И сегодня Анна успокоила бы старушку, что никакая она не одинокая, что есть у нее друг, очень надежный человек. Арсением зовут.
