В семье Римма чувствовала себя все хуже. Мать еще как-то терпела, хотя презирала ее мещанскую, обывательскую суть – хрусталь и ковры в доме выводили девушки из себя. А с отцом вообще говорить не могла, его твердокаменные взгляды бесили ее, она тут же начинала кричать, впадая в истерику. В те годы возникла тема «отцов и детей». Партия, как это всегда делала, тут же заклеймила болтунов и заявила, что в социалистической стране такой проблемы нет и быть не может. Легче сказать «нет» и кулаком ударить, чем разобраться в сути. А ведь со времен Адама и Евы дети считали себя умнее родителей. Уж так оно повелось.
Однажды Арсений вернулся вечером в общежитие и не обнаружил своих вещей. Сосед по комнате объяснил, что приходила Римма, все добро Арсения уложила в дорожную сумку и уехала на такси, оставив адрес. На столе белел клочок бумаги, Арсений взял, ворча на соседа:
– Ты чего смотрел?
– Разбирайтесь вы сами, – отмахнулся сосед. – Я тут при чем?
Пришлось ехать по адресу. Арсению дверь открыла радостная Римма и затащила за руку. Он оказался в уютной однокомнатной квартире.
– Мой руки и садись, – приветливо сказала Римма, указывая на праздничный стол. – Будем справлять новоселье.
Как выяснилось, тетка Риммы уехала на Север, завербовавшись на два года поварихой в какой-то поселок газовщиков. Откуда-то узнала, что там шибко не хватает женщин, а ей катило под сорок и ей светило среди голодных мужиков стать завидной невестой. Мечта заведет куда угодно, если она разгорелась не на шутку.
– Живи, – широко повела рукой Римма. – Тебе для работы нужен уют.
– С кем? – спросил Арсений.
– Что с кем?
– С кем «живи»?
– Неблагодарный! – воскликнула Римма. – Я для тебя стараюсь. Не надоела общага? Хочешь уйду и не буду приходить?
Конечно, Арсений прекрасно понимал, что Римма ради себя старалась, надеясь на теплый уголок для свиданий. Арсению ничего не стоило тут же забрать свои вещи и вернуться в общагу, но это было бы похоже на трусливое бегство. Они с Риммой бывали близки и не раз, но это было прежде, до Анны, которой он никаких обещаний не давал, но знал, что ему будет совестно перед ней. А уж поступиться своей совестью никто и никогда его не заставит, в этом Арсений был уверен и остался.
Выпили они в тот вечер изрядно, Арсений от горечи последних дней, а Римма от полной уверенности, что все у нее получится, как она задумала, и нисколько не огорчилась тем, что в этот раз ничего между ними не случилось.
А назавтра Арсению в институте передали телеграмму из сельсовета. В ней сообщалось, что матери плохо. Извещал об этом бессменный еще с довоенных лет секретарь сельсовета Захар. «Поспеши, сынок», – торопил дед.
Арсений отпросился у начальства и тут же поехал в родную деревню. Мать он застал в живых в окружении стареньких соседушек. Все защебетали, стали креститься, завидев Арсения, и благодарили Бога. Мать умирала в разуме и не от болезней, просто иссякли в ее маленьком тельце все жизненные силы. Ей не было еще пятидесяти. Она много молчала, глядя на сына отцветшими глазами, в которых теплилась одна только любовь. Ей было достаточно видеть своего Арсения рядом, а слова уже не имели значения. Едва ли она думала о смерти, ее могла заботить только жизнь сына без нее. Потому, должно быть, и спросила:
– Как она?
– Кто, мама?
– Та девочка, которая…
– Приезжала-то?
– Та, та…
– Все хорошо, мама, – уверил Арсений.
