Хозяйка выслушала соседку и в очередной раз подивилась житейской мудрости старухи, и хотя баба Дуня снова упомянула Бога, Пелагея, как коммунист, закрыла на это глаза. «Как смогла, так и разъяснила, – подумала женщина, – поздно отучать ее от Веры, ничего плохого в ее словах нет, так что – пусть говорит, как ей нравится, лишь бы польза была». Елизавета тоже подивилась проницательности соседки. «Надо же, как она все рассудила, – подумала женщина, – старая, а в житейских делах разбирается, про дружбу и любовь так говорила, что заслушаешься…»
– Откуда вы все это знаете? – поинтересовалась Елизавета.
– Ты это о чем? – оторвавшись от вязания, спросила Коржакова.
– Про любовь и дружбу…
– А…
– И все же…
– Из святого Писания и проповедей нашего батюшки, я их за свою жизнь ох… сколько наслушалась, он в церкви с нами много о чем говорил…
– Из Писания? А разве там об этом говорится?
– Конечно… И об этом и о другом, там обо всем говорится… – вздохнула баба Дуня.
Елизавета и Пелагея переглянулись, им страсть как хотелось узнать, о чем еще говорится в святом Писании, на которое часто ссылалась соседка. Коржакова, прищурившись, посмотрела на женщин и, уловив в их взгляде вопрос, добавила:
– А чего тут сомневаться? Вот вы, к примеру, дружите, помогаете одна другой, стремитесь быть рядом и в счастье, и в горе, доверяете друг другу…
– Да, – кивнула Пелагея.
– А если бы одна из вас уехала жить в другое место – стали б вы любить друг друга меньше, разве не захотелось бы вам увидеться и поведать друг другу все, что случилось за время разлуки?
– Хотелось бы, – ответила Елизавета.
– Так и смерть одного из друзей не прерывает дружеских уз, потому как чувство это вечное.
Елизавета и Пелагея задумались.
– Наверное, ты права, – задумчиво произнесла хозяйка.
– Я, милые, прожила долгую жизнь, многие из тех, кого я любила, лежат в земле сырой, но несмотря на это, каждый из них мне по-прежнему дорог, со многими я мысленно разговариваю, а то и вслух. Разговариваю – и кажется, что они рядом, любят и жалеют меня, как прежде, я искренне верю, что когда придет час предстать мне пред Богом, обязательно встречусь с ними в Царствии Отца Небесного, и мы будем неразлучны до скончания времен… – с легкой грустью произнесла старуха.
Выражение лица ее изменилось, и женщинам показалось, что морщинок на ее лице стало меньше. Пелагею и Елизавету так тронули слова соседки, что у них на глазах выступили слезы.
– Как вы верно все говорите, – задумчиво произнесла Варенкова, – так бы сидела и слушала целую вечность…
В этот момент в коридоре что-то громыхнуло, и в комнату в тулупе нараспашку вошел Степан. Увидев полную горницу односельчан, мужчина растерялся, но тут же взял себя в руки и, улыбнувшись, произнес:
– Здравия желаю! Гостей – полная хата, а хозяина дома нет…
Ребята прервали игру и поздоровались с мужчиной.
– И тебе, Степан, доброго здравия, – улыбнулась баба Дуня. – Неужто только еще с работы?
Светланка подбежала к отцу, потянула его за мокрую полу тулупа и произнесла:
– Костик никого поймать не может, мы ему кричим-кричим, дергаем-дергаем, а он не может угадать кто…
– Не может быть, это он нарочно, – улыбнулся Степан, – иди, дочка, играй, я позже к вам присоединюсь…
Пелагея взяла у мужа ушанку, облепленную снегом, тряхнула ее, и положила сушиться на печь.
– Поздновато ты, я волноваться стала… – отодвинув заслонку в печке, произнесла женщина. – Что так поздно?
