– Русский? – спросила девушка-официантка. – Здесь только русские пьют водку стаканами.
– Ну конечно! – ответил я.
Иногда мне кажется, что логическая связь «водка = русский» – абсолютный рудимент. Хотя, опять же, я и есть русский. К девушке не придерешься.
Прогулявшись вниз по Rosenthaler Strasse к станции Oranienburger Strasse, я посидел в Café Zosch. Поел фирменный сэндвич и выпил лимонад.
– Русский? – спросил бармен.
– Как понял?
– Акцент! – ответил бармен.
Ну а потом получил сообщение от Сэма: «А давай напьемся по-стариковски!» Я ответил: «Вряд ли, уже пьяный и еду домой».
«Русский ты или нет?» – написал Сэм. И, к сожалению, это был риторический вопрос.
Хорошая была ночь. Теплая. Мы сидели до утра на втором этаже бара Ä на Weserstrasse. Я, Сэм и его девушка. Пили ром и много болтали о шмотках и музыке.
– Вам, русским, так нравится брит-поп! – заметила девушка Сэма.
По дороге домой в электричке напротив меня сидела обычная в этих местах русская пара. Мужчина в белой майке Bosco с надписью Russia. И девушка с сумкой Louis Vuitton.
Они внаглую разглядывали меня.
– Посмотри на этого! Мудак немецкий!
Они потом еще долго смеялись.
Марк сидел на ступеньках дома и читал Bild.
– Марк, что там в мире происходит?
– Итан Хоук развелся с Умой Турман. Соль подешевела.
– Марк, соль – это белая смерть.
– Белая смерть, белая смерть… По мне, так лучшие в мире вещи – соленые. Море, океан, пот, сыр, слезы.
Я не раздеваясь плюхнулся на кровать. Странно, но, даже когда сплю один, я автоматически ложусь на краю.
Дурацкая привычка.
Утром, когда мы допивали кофе на веранде и уже собирались уходить, Луис ненавязчиво проинформировал:
– Кстати, в четверг летим на Тенерифе. Ты с нами?
– Наверное, нет. У нас же занятия.
– Тупица, до понедельника мы свободны!
– Денег жалко! – соврал я.
– Ерунда какая! Туда и обратно две сотни евро. Ты за ночь на водку больше тратишь!
– А гостиница?
– У отца дом в Лас-Америкас. Два этажа, бассейн.
– Тогда – последний вопрос. А зачем вам я?
– Хороший, но предсказуемый вопрос. Ты мой друг. Как-то так. И потом, Эй говорит, ты веселый. Я чуть не умер от смеха, когда она это сказала. «Хетаг – веселый» – ну и ну! Клянешься, что будешь веселым и нестарым?
– Я уже никогда не буду нестарым, дружище. Я старый до смерти.
– А после смерти? – Луис закинул чашки в раковину и натянул на голову бейсболку с кленовым листом.
– А после смерти я мертвый, – сказал я, и мы вышли на улицу.
– Ну а веселым-то будешь? – спросил Луис, когда мы свернули на Heinrich Platz.
– Буду стараться, – еле выдавил я из себя.
Луис улыбнулся и сказал:
– Там хорошие волны!
После занятий я сидел в медиатеке – долго возился с домашкой. Немецкий, конечно, хитрый язык. Для новичка он кажется легким – ты схватываешь на лету грамматику, с удовольствием зубришь вокабуляр и думаешь: «Что же я за него раньше не брался?» А потом, сам того не понимая, попадаешь в ловушку беспечности – пропускаешь утренние пары, в спешке пишешь упражнения в электричке или банально спишь в лингафонном кабинете. Пара-тройка таких дней, и ты уже худший в группе. Что-то профукал, где-то было лень – назад дороги нет. Только и остается что корчить из себя клоуна и размазню.
– Привет! – Сэм пришел в библиотеку, чтобы вернуть книги.
– Привет, Сэм! Покурим?
Мы вышли во двор института. После грома и легкого града пахло арбузами.
– Франческо с Луисом, кажется, неплохо вчера погуляли. Видел его сегодня с девушкой, – сказал Сэм.
