– Ну, теперь я вижу, почему ты наврал, Димка. Еще друг, называется, – бросил вдруг Костик и развернулся, словно хотел было уже уйти.
– Я просто не знал, как сказать!
– Да и сказал бы, как есть! Еду в Москву на машине с дикобразом, которого видел пару раз.
– Зато с красивым дикобразом, – вставил пять копеек Глеб.
– Все равно с дикобразом!
– Уже ничего не исправить! Завтра мы уедем. Разберусь. И вообще, мне пора. Еще вещи нужно собрать до конца.
Костик взглянул на часы – они показывали половину седьмого.
– Ты даже не будешь слушать советов лучшего друга? – спросил он.
– А здесь разве есть смысл слушать советы? Будем выкручиваться из проблем по мере их поступления, – уверил я, кажется, и его, и себя.
Костя пялился на меня, а в нависшей вдруг тишине, не нарушавшейся даже бухтением Глеба, тиканье часов казалось игрой на барабанах.
– Нет, ну что за идиотизм? Да делал бы, что хотел. Зачем мне врать-то? Я что, не пойму?
– Да не знал я, как сказать!
– Не знал он…
Мы постояли еще немного, дожидались, пока температура наших споров спадет и дышать станет легче.
– Ну, не обижаешься? – спросил я первый.
– Не обижаюсь. Даже немного завидую.
– Завидуешь?
– Еще бы! Ты посмотри, в какое приключение ввязываешься! – Улыбнулся Костик по-детски. – Это я трястись с родоками буду в машине, а ты с незнакомой девушкой поедешь! А представь, если ты ее еще и влюбишь в себя! Вот прикол-то будет.
– Да я…
Глеб засмеялся снова, а я покраснел до самых ушей.
– Нет, Дим, я бы тоже рванул. Не с этой только, конечно, а с другой какой-нибудь. С Ленкой из одиннадцатого «Б», например… – мечтательно протянул Костик.
Я молчал.
Костик еще долго придавался мечтам о всех девушках, казавшихся ему особенно привлекательными, и, если бы он снова обо мне не вспомнил, наверное, начал бы уже предполагать, чтобы делал, когда они бы оставались наедине.
Но он вспомнил. И вновь обратился ко мне уже спокойный, позабывший обо всех наших разногласиях.
– Помочь тебе? – сказал Костик и вытащил из кармана две сигареты. – Будешь?
Я, конечно же, отказался. Та первая и последняя сигарета, которую выкурил в шестнадцать, до сих пор, казалось, пузырилась на языке неприятной горькой пленкой.
Я обернулся и сказал Глебу:
– Если ты кому-то разболтаешь…
– Да нафиг ты мне упал.
– Поклянись! Поклянись, что никому не расскажешь!
– Господи… во проблема-то. – Он протянул мне руку. – Клянусь, что не скажу никому, куда ты свалил и с кем. Мне все равно на тебя.
– Хорошо. – Я пожал его руку. – Спасибо тебе. Прости, если что не так.
Глеб смотрел на меня сверху вниз, в глазах его блестело что-то прежде мне не встречавшееся. Сжал руку чуть крепче и – резко отпустил. Хотел что-то сказать, но промолчал.
Мы вышли на улицу, сели на велосипеды. Небо было черным, а вдали так и громыхало.
– Что-то странно он проводил нас.
– Да ладно тебе. Может, ему все-таки завидно. Тоже, наверное, после армии хотел рвануть, а не вышло, – сказал Костик. Он вытащил из кармана зажигалку, закурил. – Но ты не надейся, что просто так уедешь в закат. Я тебе писать буду и эту Медузу Горгону из-под земли достану!
Я улыбнулся, достал из кармана телефон и записал Тоню как «Каменную статую». Это имя подходило ей как нельзя лучше.
Дома мы с Костиком оставили моих родителей разбираться в вещах, в которых оба смутно что-то понимали, ушли из гостиной, оклеенной обоями в цветочек и заставленную комодами с сервизами, из которых никто никогда не пил. У себя в комнате я достал две спортивные сумки, с которыми когда-то ходил на легкую атлетику, и начал упаковывать одежду, уже сложенную в аккуратные стопки.
