– Тебя что-то смущает? – спросила она.
Первым ответил навигатор: сообщил, что до какой-то гостиницы осталось пять километров. Там, наверное, и все остальное.
– Да нет. Ты просто не похожа на такую взрослую… – промямлил я. – Скорее на мою ровесницу. Ну, может, чуть старше…
– Считай, что это магия, – издевательски бросила она и улыбнулась.
Мне улыбка ее совсем не понравилась. Я смотрел на нее уже по-другому и вообще переставал понимать.
– Ты не думай, я не думаю, что ты старая или еще что, я просто…
– Просто удивился?
– Я просто думал, что ты немного ближе к восемнадцати.
Она хмыкнула. Кажется, не обиделась.
– Понимаю. В восемнадцать часто все, что после двадцати, кажется старостью. Но это не так, поверь.
Я согласился, а про себя уже думал совсем о другом.
Почему Тоня ехала одна? Почему вдруг Тоня решила, что гонять по дороге с выпускником школы – хорошая затея? Разве на моем месте не должен сидеть кто-то другой? Где ее семья, любимые?
Тоня поправила зеркало так, чтобы не встречаться со мной взглядом, и сказала:
– Что замолчал? Прикидываешь что-то?
– Да я… Я просто думаю.
– Наверное, думаешь, почему я одна.
Я не удивился ее проницательности. Может, мои мысли отпечатывались на лице.
Тоня хмыкнула, как-то очень грустно улыбнулась, заправила прядь за ухо и сказала, а в голосе ее не было никаких эмоций:
– Я не замужем, ни детей, ни семьи, ни собаки… У меня были родители, но мы не общаемся. Не знаю, где они. Ты прав, я одна, поэтому и искала попутчика.
– Прости, я не хотел… – прошептал я.
– Все нормально. Это не настолько большая проблема, чтобы так извиняться, – Пожала плечами Тоня.
– Мне, теперь, лучше не закидывать тебя вопросами, да? – поинтересовался я. Тоня-то была Антониной, может, еще и с отечеством. А я общался с ней как с одноклассницей. Неудобно получалось.
– Да, желательно также падать мне в ноги при каждой встрече, обращаться только по имени отчеству и, желательно, отдавать честь каждый час. Расписание дам позже.
Я испуганно взглянул на Тоню, которая шерстила по кармашку в двери в поисках чего-то важного.
– Туго у тебя с чувством юмора, – вдруг сказала Тоня. – Может, расскажешь о семье? Чужие истории я люблю слушать больше, чем рассказывать свою.
И я, конечно, рассказало маме и папе, которые очень нас любили и всегда пытались сделать нашу жизнь лучше. О поездках на море и ремонте на веранде, о скандалах и перемириях. О том, как Лешка в шестнадцать сломал руку, и я кормил его с ложки почти месяц, пока он сам не приноровился. Рассказывал про Аленкины утренники в детском саду, на которые помогал ей учить стишки. Как мама приходила ко мне перед сном и рассказывала интересные истории, которые услышала от знакомых и по телевизору. Как папа пытался научить меня колоть дрова, чинить машину и перекладывать крышу, а я, дурак, так ничему толком и не научился, и даже о том, как мы провожали Лешку во Владивосток, как всю дорогу до вокзала папа читал ему нотацию, а мама сверялась со списком номеров полезных людей, которые выдавала брату перед отъездом, и проверяла билеты на поезд и самолет, словно могла взять другие.
А потом, спустя какое-то время, через несколько рассказанных историй, она вдруг прошептала:
– Спасибо. – Странно улыбнулась и, замолчав, ушла в себя.
Что такого произошло, что Тоня решила меня отблагодарить? Странная она все-таки. Очень странная, непонятная, нечеловеческая. И от этого – интересная.
