Она не человек, думал я, и это притягивало. Странность, киношная атмосфера, гротескная игра актеров, которые актерами не являлись.
«Наверное, это и чувствуют алкоголики. Однажды насытившись охмелением, уже не можешь остановиться», – подумал я уже потом, когда все прожитое обратилось в воспоминания.
– Готов? – спросила Тоня, когда наконец-то обратила на меня внимание.
Я ответил не сразу. Все мое внимание было приковано к ее губам.
– Да, только вещи уберу, – завороженный, прошептал я.
Она безразлично кивнула и сделала очередную затяжку. Даже глаза закрыла от удовольствия. Я увидел, как дрожали ее веки, словно из последних сил державшие на себе длинные ресницы. И быстро отвернулся, когда осознал, насколько бессовестно пялился.
«Да господи, ведешь себя как маньяк! Ну как так можно?» – подумал я, подошел к багажнику и хотел открыть его, как и вчера Тоня, нажав на кнопку. Но багажник не поддавался, сколько бы я ни старался и тыкал кнопку.
– Сломаешь сейчас! – рявкнула Тоня, когда увидела мои жалкие попытки.
– А как его открыть тогда?
– Снизу поддень. Могло что-то заклинить.
Я поставил сумку на асфальт, сел на корточки и посмотрел, не попало ли чего под дверь багажника. Ничего не нашел, но заметил кое-что очень странное, на что бы не обратил внимания в другом случае.
«Какой-то у нее странный номер», – подумал я. Он не просто состоял из одинаковых цифр, «блатной», как бы сказали, но еще и белоснежный, с неповрежденной пленкой и еще совсем свежей, будто бы только отпечатанной, краской, чистый. И как она могла ездить неделю и даже не запылить его? Неужели протирала?
– Ну что ты там застрял? – крикнула Тоня.
– Да вроде ничего не застряло и не заклинило.
Я встал быстрее, чем успел запомнить название салона, который был написан внизу. Наверное, можно было посмотреть, что это за место, но зачем? И почему я вообще задумался об этом?
– Бросай вещи на заднее сидение и поехали, а то здесь оставлю!
– Да иду, иду я… – сдался я и занял свое место.
В салоне жутко накурено, и даже открытое окно не спасало. Невидимый дым все еще витал в воздухе. Но я бы даже не заметил, если бы Тоня, выруливая со стоянки на трассу, не спросила меня:
– Надеюсь, у тебя нет аллергии на дым?
– Нет, у меня друг курит. Только другие, которые подешевле, – ответил я, стараясь как можно лучше скрыть, насколько приятно было дышать терпким ароматом сигарет. Он был куда более въедливым и сильным, чем частенько исходивший от Костика. Но этот запах, запах дорогого табака, смешивающийся с ароматом выжженных на солнце полей, почему-то, мне нравился. Было в нем что-то «Тонино», странное, гадкое, словно родное, дышавшее свободой и оттого притягательное.
– И почему о ценах на сигареты некурящие знают даже больше нас, – фыркнула Тоня и, не выпуская сигарету из изящных пальцев, потянулась за утренним энергетиком. Таков был ее ритуал. Один из многих.
Стоило нам отъехать, как мне позвонила мама. Как будто она чувствовала, когда меня не стоило беспокоить, и набирала в тот самый момент. Я хотел уже сбросить, но Тоня, у которой зрение, видимо, было лучше моего, выдохнув облако дыма в раскрытое окно, сказала, чтобы я не смел этого делать.
– Они и без того волнуются. Не нужно терзать людей, которые тебя любят.
– Тебе не все равно?
– Я вижу, что тебе не все равно.
После того как Тоня, с успехом сыгравшая соучастие, выбросила сигарету на дорогу и закрыла окно, все-таки ответил.
