Лежу, провожу ревизию конечностей: голова на месте, руки-ноги отзываются с трудом, но шевелятся. Во рту пересохло как после отличной попойки. Скосил с трудом глаза, упёрся взглядом в стойку с капельницей, по плечам змеятся провода, аппарат над ухом пищит сильнее и противнее.
– Добрый день, Клим Анатольевич, – полноватый мужчина среднего возраста в медицинском халате вальяжно зашёл в палату и присел на стул рядом со мной. – Ну и горазды же вы спать. Вторые сутки пошли. Анестезиолог уже было решил, что дозу неправильно рассчитал с вашим таким отличным телосложением и весом, а вы просто отдыхали, – врач улыбнулся, добренько так, что стал похож на Айболита из детской книжки, даже очки такие же круглые. Но где-то прятался подвох!
Я попытался откашляться и сиплым голосом спросил:
– А чё я тут?
– А где же вам ещё быть, как не в реанимации?! – всплеснул пухлыми руками доктор. – В морг вам рано, а в обычную палату завтра переведём.
– В морг я и сам не спешу, – продолжил я сипеть, – но в реанимации как оказался?
– Не помните? Совсем ничего не помните?
– Руку пулей поцарапало на задержании, я в скорой отрубился.
– Ох уж эти мне герои! Поцарапало. Да там ранение навылет. Кровопотеря большая. Чем вы думали, пока бегали с простреленной рукой?! Хирург с анестезиологом попотели, пока вас шили. Да и переливание крови пришлось делать. А вы говорите, царапина! – рассказывая всё это, врач то светил мне в глаза фонариком, то ощупывал раненую руку, даже тыкнул чем-то острым в бедро, отчего я натурально подскочил на койке и взвыл. – Ничего-ничего, жить будете!
Странности начались ближе к ночи вместе с отходняком от наркоза. Меня колотило от озноба так, что не помогло даже третье принесённое сердобольной медсестричкой одеяло. А потом пришли голоса. Много разных.
– О, гляньте, Ксения Григорьевна, свеженький лежит, скукожился.
– Ой, не, не наш. Полежит и перестанет.
– Может, попугать?! Всяко веселее!
– А чего это он такой фиолетовый?!
– Смотри, светится.
– Что, ангелов сегодня подвезли?!
– Да мент это, какой ангел!
– Жаль, я с ангелами ещё не выпивал.
– Или отсюдова, пьянь. Это же «видящий». Вот и светится.
– И откуда ты только всё знаешь, Аксют?
– Так я же раньше в библиотеке обитал. Потом попросился сюда, в морг. Скучно стало в библиотеке: народ не ходит, пыль одна. Крысы начитанные только носятся.
– Я бы с крысами выпил.
– Вот алкаш.
– Да тшшшш. И что этот «видящий» видит?
– А я почём знаю?
– Что почём? Что продают?
– Да вали ты, пьянь, отсюда. Дай умных людей послушать!
Голова гудела от голосов, в глазах мелькали какие-то тени и пятна. Пожаловался медсестричке, она заверила, что завтра полегчает: просто такая реакция на наркоз и кровопотерю.
Утром реально стало легче, меня перевели в палату на троих, голоса в голове затихли.
А потом приехала тётьДаша!
ТётьДаша – это моё всё. В смысле, что вся моя семья. Родители погибли в аварии, когда мне было пять лет, бабушка умерла через год. Вот опеку надо мной и оформила бездетная тётка, мамина старшая сестра.
Жила тётка в Краснодаре на выселках, как это называют местные, в частном доме. До автобуса двадцать минут пешком, до трамвая – полчаса. Хозяйство приличное: сад-огород, свиньи, куры, утки. В работниках был у неё сосед-выпивоха Тоха, но с руками мужик. Вдвоём они и жили: весной овощи на рынок возили, летом – клубнику, зелень, цветы во все сезоны, особенно к праздникам. Сдавали всё уже своим проверенным перекупщикам. По осени в рестораны продавали птицу и свинину. Крутилась тётка, одним словом.
