Блюз поребриков по венам - страница 35
– Прикольные линзы! – похвалил я, рассматривая того, что выдал корочки и рекомендации небезызвестной мне Василисе Анатольевне.
Не могу сказать, что я за время нахождения в больнице ни разу не вспоминал о ней. Нет, бывало, что накатывало желание позвонить и пожаловаться, чтобы она прибежала и приголубила. Но потом я припоминал нашу последнюю встречу, её злость и бред, что она несла, и отмахивался от этих дурных мыслей. Тем более что и телефона её у меня не было. Женским вниманием я не был обделён: и Лизка-трупорезкаа как-то забегала, и даже Ева позвонила, а про медсестёр вообще молчу. Но… Мысли о длинноногой блондинке проскальзывали, да.
Вот и сейчас я смотрел на мужика и прикидывал:
1. Что ему от меня нужно?
2. Спросить у него про Василису или нет?
А мужик со страшными глазами тем временем уверенно уселся на стул и принялся меня молча рассматривать-сканировать. Потом кивнул каким-то своим мыслям и заявил:
– Я руководитель одного достаточно секретного отдела, о котором вы ранее не слышали. Но имели возможность в конце августа познакомиться с моей сотрудницей Петропавловой. Она должна была ввести вас в курс дела. Но, – тут он развёл руками, при этом продолжая внимательно тыриться мне в глаза, – как-то у вас не получилось контакта. Поэтому теперь, ввиду сложившихся обстоятельств, вы переходите на службу в мой отдел сразу по окончании вашего больничного. И вникать в суть работы будете уже на месте. Я понимаю, что это принесёт вам некоторые неудобства. Прошу за это заранее прощения, но решение уже принято на высшем уровне. Приказ о вашем переводе подписан.
Я за всё время его монолога пытался отвести взгляд от чумовых глаз собеседника. В голове в районе затылка давило и жало. Терпимо, но всё же неприятно. Ощущение было такое, как будто на меня давила толща воды, как при погружении с баллоном. Только дышать легко и слушать слова легко. Они меня окутывали, вливались в уши и сами достигали мозга. Хотелось перечить и возмущаться, но с каждым словом Дизверко слабее. К концу монолога я был со всем согласен.
– Вам, кстати, Василиса Анатольевна просила передать, – эти его слова заставили меня вынырнуть из апатии согласия и проморгаться. Мужчина протягивал мне пакет с ярко-оранжевыми апельсинами, тремя киви, манго и одним огромным ананасом, хвост которого торчал наружу. – Выздоравливайте. И приходите. – С этими словами Дизверко положил на койку рядом со мной пакет с фруктами и белый прямоугольник визитки. И молча, и степенно вышел из палаты.
– Уж ты ж-ка! – голос за моей спиной раздался неожиданно, пока я переваривал визит и апельсины. – Дракон. Живой.
Я резко обернулся, на тумбочке возле окна сидел дед! Лохматый и бородатый, размером не больше кота. На койке под окном нашёлся тот самый осьминог с трубкой. Он выдохнул (ртом!!!) дым и произнёс:
– Ага. Силён. Ты, паря, иди к нему на службу, а то мозги прокипятит, станешь овощем.
Я сглотнул, закрыл глаза. Вот уже три дня мне не колят антибиотиков, не ставят капельницы, вообще никаких лекарств не дают, только повязки меняют. Вот уже три дня, как я поверил в свою нормальность. И тут на тебе.
– Что за дичь они мне кололи? – спросил вслух и открыл глаза.
В палате никого не было. И ничего. Только пакет с апельсинами-ананасами.
***
По выходу из больницы мне прописали две недели реабилитации, массажа и гимнастики.
ТётьДаша к себе так и не уехала, причитая, что не на кого меня оставить. А за хозяйством Тоха проследит, переживала и улетать не спешила.