В комитете Авсейков реально подтвердил мой перевод, подробностей мне не раскрыл или сам не знал. Ребята, оставшись без начальника, только плечами удивлённо пожимали. Ждали новое начальство и сожалели о моём переводе. Я же вроде и хотел выяснить что-то по этому поводу. Но как только вспоминал про желтоглазого мужика, меня накрывала головная боль такой силы, что и таблетки не помогали.
Так я и ходил на реабилитацию, коротал вечера с тётьДашей и дрых до полного отупения. Пока в один непрекрасный день не потащила меня тётьДаша в святая святых – в Эрмитаж.
Первый и, надо сказать, последний раз я был там ещё молодым студентом, поступившим в АМИ (примечание автора: Санкт-Петербургская академия милиции имени Н.А. Щёлокова). И так впечатлился огромными картинами мясного ряда, полотнами со всевозможными святыми и голыми телами в различных позах, что больше не рисковал туда возвращаться. Даже мумии и рыцари не скрасили того моего, самого первого впечатления.
И вот теперь по прошествии стольких лет я опять шел на казнь искусством.
Но я не ныл, я справедливо возражал:
– Я же только что из больницы!
– Тебя выписали неделю назад! – засмеялась тётя.
– Я был ранен, ну куда мне ходить по лестницам и залам?!
– Ты был ранен в руку, а не в ногу!
– Я был при смерти! – использовал свой последний аргумент.
– Ну не умер же! – в тётьДаше ни на грош сострадания не наскребёшь.
Картины, паркеты, золото, столы и стулья, мраморные кастрированные мужики, бабушки-смотрительницы на стульчиках, картины, картины, картины. Картины во всю стену, картины во весь потолок, картины, плавно перетекающие с потолка на стены…
Господи, это же сколько краски ушло на всю эту мазню!
Голоса посетителей, какой-то невнятный бубнёж в ухе – но это точно кажется от усталости и обилия экспонатов.
– ТётьДаш, можно я тут останусь?– в рыцарском зале хоть есть на что поглазеть.
– Пять минут. Я пока послушаю вон про то полотно.
Дай бог здоровьечка тому человеку, кто придумал аудиогиды. И камни в почки тому, кто поставил скамейки без спинок: ни облокотиться, ни расслабиться!
Передышка моя была кратковременной, а потом опять потянулись мраморные чаши, в которых купаться можно, вазы, тарелки, монеты, гобелены, иконы, трости, табакерки, бюро и часы, столы и столики. Господи, ты, Боже мой, сколько же здесь всего! Голоса жужжали фоново, не проникая в моё сознание. Я почти с ними смирился.
– Так, вот здесь сейчас повернём, пройдём три зала, и будет Даная. Всегда мечтала на неё посмотреть, – командовала тётьДаша нашим передвижением. Энтузиазма в ней было ещё штук на пять музеев. И это пугало!
Порылся в памяти, припомнил, что Даная – картина с голой бабой, которую когда-то облил кислотой псих. Ну что ж, тоже интересно посмотреть, что психа так смутило.
На стене висела картина под стеклом. Реально тётка, толстая. Лежит на кровати лицом к зрителям, какой-то мужик за ней подсматривает или не мужик, фиг поймёшь с расстояния, а ближе не подойти: толпа народа.
Ну так себе картина, как по мне. Зато зрителей вокруг немало. Молодой парень-экскурсовод гнусаво вещал про историю создания полотна. Шмыгал носом то ли из-за насморка, то ли от обилия чувств. ТётьДаша пристроилась к экскурсии, на халяву можно и послушать. А я сам к окну отошёл и только сейчас заметил, что в тени угла стоит… Ба! Моя старая знакомая, что мне в больничку апельсины передавала, но сама так и не заглянула.
