Бобовые сласти - страница 11

– О-очень интересно! – только и приговаривала Токуэ-сан.

Конечно, эксперименты с новыми сортами всякий раз требовали дополнительной работы. Но даже предчувствуя, что работы прибавляется, Сэнтаро и не думал роптать, поскольку сам магический процесс варки цубуана уже затянул его с головой. И в той голове уже роились новые идеи: скажем, если сорта разных стран настолько отличаются, почему бы не продавать клиентам две-три разные начинки, на выбор? Или почему бы не зарабатывать больше, предлагая, помимо самих дораяки, еще и другие похожие сласти – вроде бобового желе или фасолевых марципанов?

Но тогда на них навалилось бы еще больше работы, чего он позволить себе не мог. Он и так уже работал без выходных, а теперь еще и связался с неведомым доселе мастерством, которое приходилось осваивать на ходу, не отрываясь от основной торговли. Такой напряженный график выматывал его физически, не говоря уже о раздражении, вскипавшем в душе всякий раз, когда он спрашивал себя, зачем ему все это нужно, – и не находил ответа.

С другой стороны, он чувствовал, что обретаемые навыки в приготовлении бобов сулят ему и новую перспективу. Душа его разрывалась на части. Ведь как бы все ни сложилось дальше, а если он собирается и дальше с утра до вечера плясать у жаровни, с его мечтой о писательстве придется распрощаться навсегда. Это уж как пить дать.

В те дни, когда Токуэ-сан не было рядом, он пытался готовить цубуан самостоятельно. Но то ли от злости на самого себя, то ли в силу природной нерасположенности к такого рода работе – результаты этих попыток его не радовали. Как только ему казалось, что он уже набил руку, бобы в его исполнении то подгорали на дне котла, то распозались от излишнего перемешивания, то пересыхали от нехватки воды.

Но от баночной пасты он уже отказался – и потому, если начинка от Токуэ-сан вдруг заканчивалась, ему приходилось подмешивать в ее цубуан и то, что худо-бедно получалось у него самого. И каждый раз, когда старушка снимала пробу, он ощущал себя сопливым школьником в ожидании оценки за контрольную, выполненную кое-как.

Чтобы снять пробу, Токуэ-сан вставала перед котлом навытяжку. Зачерпнув розоватую массу, помещала ложку в рот, надолго замирала – и, глядя в пространство перед собой, выдерживала долгую паузу. А затем говорила что-нибудь абстрактное, например:

– Вкус немного смазан…

Это, впрочем, не означало, что работа Сэнтаро забракована.

– Но по-своему любопытно! – тут же добавляла она.

При всей фанатичной дотошности, с которой старушка готовила это сама, она всегда радовалась сомнительным успехам Сэнтаро – и, похоже, находила отдельное удовольствие в том, чтобы сравнивать разницу вкусов.

– А я уже боялся, что придется переделывать…

– Ну, это все равно вкуснее, чем из банки, правда же?

– Ну да… Как ни странно!

– Значит, бобы молодцы! Постарались на славу.

Закончив работу, Токуэ-сан наконец расслаблялась – и как в лице, так и в словах становилась куда жизнерадостней. С одной стороны, Сэнтаро был за это ей благодарен, но в этом же видел и повод для беспокойства.

Опасность таилась в свободном времени, которое появлялось у Токуэ-сан уже после того, как начинка была готова. И сколько он ни твердил ей, что ее работа закончена и выходить к клиентам не обязательно, – всякий раз после открытия заведения она еще на добрые час или два зависала на кухне.

Разумеется, на то были свои причины. Все-таки возраст. Плюс инвалидность. После каждой «рабочей смены» она опускалась на стульчик, сложив на коленях рабочий фартук, и подолгу сидела не шевелясь. Просто говорила: «Ох, устала!» или «Спина…» – и застывала с открытым ртом, без всякого выражения на лице. Иногда ей не хватало сил даже на то, чтобы выпить чаю. И еще эта глухота. Если с улицы доносились очередные объявления по громкоговорителю, она поворачивала голову к Сэнтаро и уточняла: «Что они говорят?» В такие минуты сказать ей прямо «Идите домой!» у него не поворачивался язык. В итоге она зависала так до первых покупателей – и подолгу просиживала на кухне у всех на виду. Что, конечно, очень не нравилось Сэнтаро.