– Он же в одиннадцать открывается.
– Пока доедешь, пока дойдешь. Того и гляди, всё расхватают.
– Правильно! Ночевать ему надо было там, – прогундосил Музян. – Чай, мы с Всевой не юнцы галопом бегать.
Пацаны продолжили наблюдение за двором.
К мусорному контейнеру крался Гунар, опасливо озираясь. Волок мешок с обрезью. Там его уже с вечера ждали какие-то мутные типы.
Зашевелилась крышка колодца. Из отверстия показалась кепка слесаря Мавлюгаева.
– Который час?
– Одиннадцатый.
– Вечера?
– Утра!
– А день?
– Воскресенье.
– А год?
– Восьмой.
– Девятьсот?
– Нет, восемьсот!.. До нашей эры.
– Тогда, еще посплю, пожалуй, – широко зевнул слесарь. – По машинам! Меня не сдавать.
И он скрылся в зеве канализации, задраив люк.
Тут же объявился Самвел Маисович, старший по дому, с двумя новенькими вентилями в бойлерную и в поисках Мавлюгаева:
– Моего, х-значит, архаровца не видели?
– Нет, – дружно ответили хлопцы.
Возник Никеш с портфелем, из которого торчал березовый веник – опять намылился в баню.
Из пятого подъезда нарисовался заспанный Саша Квартет: заночевал у дяди. Махнул рукой: «Не до вас, братва» и скрылся в тонированном «мерсе».
Выскочили Климуки – выбивать ковер.
Мимо озабоченно промаршировал с неизменной папочкой Гурген.
– «Товарищ Брагин всегда на посту», – процитировал Арнольда Кисельков.
Ребята тормознули его:
– Гургеныч, что там со змеюкой? Как идет расследование?
Участковый отчитался:
– Если вы имеете в виду «сбежавшую» из зоопарка кобру, то нашли!
– Нашли?? И где?!
– На плече у слесаря Мавлюгаева. Перепутал со шлангом. Связал сначала в бухту, а потом стал откачивать через нее воду из коллектора. Прокачал кубометра три сточных вод.
– О! Этот любого заставит! Особенно, когда не в духе.
Во двор на всех парах вырулила «Скорая помощь». К шестому подъезду.
– К пенсионерке из 186-й квартиры, – догадался Арнольд. – Постоянно кризы, особенно, в кризис.
Артемка с отцом отправились в парк.
Фройлен Марина заторопилась в аптеку за микстурой для приболевшего Костика.
Издалека Софрокина послала пацанам воздушный поцелуй, направляясь в редакцию.
– Как самок-чувствие? – уважительно крикнул корреспонденту Люлипупенко.
Поманили ее. Та ребром ладони по горлу:
– Харэ, завязала. С прошлого раза. Чуть из редакции не выперли.
А у нее, видишь ли, почти тридцатилетний стаж.
В «Скорую» загрузили носилки с Гуньдюком, его женой и, как ни странно, женой Батумыча, Маришей.
– Видать, отравились последним изобретением – мездровой настойкой, – предположил Музян. – Или «табуретовки» перепили.
Внимание «посонов» привлек ярко раскрашенный автобус с надписями на английском, который заехал прямо во двор.
Из него выкатилась толстая афроамериканка в стильных очках. При виде завсегдатаев песочницы ее лицо расплылось в широчайшей улыбке, и она направилась прямо к ним. Дама заголосила:
– Братьяа Пермьяки? Ис'н тит?
– «Братва, грудь не маловата?» – дословно перевел полиглот Кисельков. – Расстроилась, требует сочувствия.
Люлипупенко придирчиво осмотрел гостью:
– Не комплексуй зело. Дыни в норме.
– А мне сдается у нее всё-таки есть проблемы с силиконом, – вставил слово Музян, настырно тыкая в бюст незнакомки пальцем.
Дама в ответ замахала флажками двух стран:
– Пис. Пис. Фридом (Мир. Мир. Свобода – англ.).
– Там. За углом, – понимающе кивнул Люлипупенко. – Кусты, – и указал рукой направление.
– Картошечку «фри» ей подавай, – пробурчал Кисельков.
