Бог бабочек - страница 104

Твоё семя – солёное, как морская вода.

Я делаю точно так же (или мне кажется, что точно так же), как ты, – только с чуть большим напором, чем прежде, потому что в воде всё иначе ощущается. Но уже через пару секунд ты твердеешь так, как ещё не твердел в моей ладони, – и меня объемлет томяще-восторженная слабость; на миг кажется, что сейчас закружится голова и я упаду, что волны, с шипением бьющиеся о берег, по пути небрежно перевернут меня…

Ты вздыхаешь и откидываешь назад голову.

– Ну что – попробуем сегодня ошейник?

Негромко, но твёрдо.

Останавливаюсь – хоть и знаю, что не должна. Слабость усиливается, будто у меня, неопытного пловца, начинают уставать руки – и с каждым рывком прочь от берега растёт страх, что я не вернусь назад.

Я не разрешала себе и думать о заветном пакете из плотной бумаги – о пакете со знаками твоей власти. Не разрешала все эти дни.

Одна из самых высоких, горячих волн захлёстывает сердце; я смотрю тебе в лицо и хватаюсь за бортик ванны, чтобы не упасть.

Киваю.

– Уверена?..

Скользишь ко мне. Вытягиваешь руку и невесомо – едва касаясь – проводишь мокрыми пальцами по моей щеке. Наклоняешь голову набок; в твоём взгляде мерцает сосредоточенно-тревожная забота, капли сползают со лба на татарский разлёт бровей. Смотрю на твои приоткрытые тонкие губы, налившиеся краснотой от пара.

Неужели сегодня сбудутся все наши ночные разговоры, все мои бредовые сны, все нельзя, неправильно и ты плохая, которые я сама себе выстроила; неужели – сегодня?..

Посвящение.

– Точно уверена? – плотнее прижимаешь ладонь. – Ты этого хочешь?

Киваю ещё раз: не могу говорить. Ты и море отняли у меня голос.

Ты притягиваешь меня к себе и, отведя в сторону мои волосы, касаешься губами лба – нет: лишь почти касаешься, трепетно выдыхая, – с нежностью, от которой, как на морском ветру, щиплет глаза. Подушечкой пальца гладишь бретельку моего платья; я завожу руку за спину – к застёжке, – но ты серьёзно качаешь головой.

– Не надо. Будь в нём. – (Ещё раз впиваешься в меня взглядом). – Ты побледнела… Если хотела, почему не попросила сама?

Всё-таки придётся говорить. Жаль; мне понравилось общаться с тобой в морской немоте.

– Вчера, у Ярцевых… Ночью, когда ты… – (Оказывается, не так уж просто произносить это вслух. Перевожу дыхание). – Когда ты бил меня по лицу. Ты просил напомнить тебе в воскресенье, мой господин. Сегодня пятница. Я ждала воскресенья.

Победно улыбаешься.

– Запомнила… Умница. Я доволен тобой. – (Вновь погружаешься в воду по подбородок. Я встаю – осторожно, боясь расплескать своё счастье. Колени дерёт болью; стискиваю зубы). – Неси сюда всё.

Как в морском тумане, я приношу бумажный пакет и раскладываю перед тобой свои подношения. Последней достаю плётку; когда касаюсь её гладких кожаных хвостиков, надсадно замирает что-то внутри – невидимый кукловод тянет за ту самую ниточку. Осматриваешь всё так сосредоточенно, что я теряюсь: вдруг всё же купила что-то не то?.. Ты ведь завёл себе весьма неопытную рабыню. Не самая удачная ставка, не самая действенная многоходовочка.

Даже не программирование – пергамент с чернилами. Всё сложно и от руки.

Проводишь пальцами по граням переливчатого синего кристалла на анальной пробке. Я выбрала золотистую – достойную быть у тебя в руках.

– Хорошая, – заключаешь ты; выдыхаю с облегчением. – Оставляй её и ошейник. Остальное унеси.

А зачем её – сейчас?.. Тревога не отпускает полусонный корабль, блуждающий в тумане. Море враждебно; вдруг из-за утёса покажется белый бок гигантского Моби Дика – кита в тысячи раз больше, чем тот, вокруг которого на площадке играют дети военного городка?.. Мне стыдно, и страшно, и упоительно хорошо; я вновь опускаюсь на колени у чугунного, разогретого водой алтаря. Заворожённо смотрю, как ты вертишь пробку в мокрых пальцах. Запретное – к запретному.