У невысоких ворот я расплачиваюсь со своей Харонессой и вытаскиваю сумку из багажника. Сосны теснятся вокруг КПП – маленького кирпичного домишки; с одной стороны к нему подступает лес, а с другой – тянется металлический забор, за которым трудно что-либо разглядеть. Ветер завывает в ночной пустоте, и только за окном КПП тускло горит лампа.
В прошлом было так же: если мы договаривались о встрече, ты никогда не приходил заранее. Или точно вовремя, или немножко опаздывал.
Жду. Это привычное для меня состояние (наверное, не только для меня – для всего женского племени во главе с Одиссеевой Пенелопой), – но сейчас оно давит, как давит на уши вязкая тишина военного городка.
Первый удар сердца; второй-третий-четвёртый. Шаги в темноте.
Ты.
Проходишь через КПП, расслабленно поздоровавшись с кем-то внутри. Ты в чём-то серо-пушистом – уютная тёплая кофта; держишь руки в карманах и не улыбаешься, увидев меня. Всё так просто и тихо, но к горлу подкатывает колючий ком.
– Привет.
Два года. Две тысячи чёрных солнц.
Обнимаешь. Впервые за эти два года прикасаюсь к тебе; кофта очень мягкая и пропахла сигаретным дымом. Помню ту девушку, что подарила тебе её – Настю; ты тогда чуть не женился.
Даже не плачу; только дышать трудновато, и глаза подозрительно жжёт.
Отпустив меня, насмешливо спрашиваешь:
– Дрожишь ты не от холода, я правильно понимаю?
Запоздало чувствую, что и правда дрожу, как при температуре. Вот идиотка.
– Дрожу? Немного, наверное…
– И это все вещи? – подхватываешь мою сумку. – Негусто. Пошли?
Раньше, когда я ездила к семье на каникулы, ты иногда провожал меня на вокзал и смеялся: «Тебя же можно всю в эту сумку уместить, Тихонова – ты компактная, багаж компактный! Я бы донёс».
– Пошли.
Сонный солдат на КПП (совсем юное, присыпанное прыщами создание – наверное, его забросило сюда сразу после школы или колледжа), вопреки моим ожиданиям, не задаёт вопросов: хватает взгляда на лейтенанта Маврина. Даже мой паспорт не пригодился.
Мы проходим через КПП, и ты ведёшь меня к себе в дом; после больших городов кажется – близко, как в соседнюю комнату. Мы гуляли по Т. часами, и этого не хватало, чтобы полностью обойти хотя бы половину района. А здесь – весь военный городок можно окинуть одним взглядом и пройти за десять минут. К забору робко жмётся круглосуточный продуктовый магазинчик. С дюжину тихих домов – трёх- и пятиэтажных – дремлют в темноте, вокруг маленькой школы и футбольного поля возле. Ветер треплет мешки в мусорных контейнерах на заднем дворе офицерского общежития; на детской площадке видны качели и фигурки животных – в темноте не рассмотришь, каких. Фонарей мало, но в их блёклом свете заметно, что газоны идеально подстрижены, асфальт выметен, а бордюры выбелены с советской старательностью.
Слушая тебя по телефону и читая твои сообщения – порой длинные и нервные, больше похожие на старомодные письма чернилами, – я часто пыталась представить это место – и каждый раз приходила к выводу, что тебе здесь должно быть диковато; по крайней мере, душно и тесно. Теперь убеждаюсь в этом. Ты принадлежишь большим городам – их разноцветным огням, и дымно-пряному аромату из кальянных, и разбитым, смешавшимся судьбам. Биению уличных артерий, музыке машин и метро.
Подписав контракт, ты поехал сюда в добровольную ссылку. Завершать взросление (и без того досрочно завершённое), зарабатывать деньги, искупать грехи и отрабатывать епитимью – всё сразу. Быть одному. Делать наперекор.
