Бог бабочек - страница 67



Не похож на эти смешные попытки сбежать от себя – потому что бежать уже некуда. Нет ничего, кроме пустоты и матовой стеклянной стены. Ничего, кроме пластов земли надо мной. У Гессе был Магистр Игры в бисер – а я стала Магистром Боли раньше, чем получила диплом магистра филологии.

Я не умею играть, как ты. Не умею писать стихи, как Егор.

Я говорю себе, что научусь и тому, и другому. Мой бог оставил меня – я тоже не стану изображать милосердие. И сама его не заслуживаю.

Кутаюсь в пиджак; режущий ветер пролезает под рёбра. Мы стоим недалеко от маленького озера – окрестности моего нового общежития живописны, но от ветра здесь не спастись ни в какое время года. Егор псевдо-брутально улыбается.

– Так что, влюбилась?

– Не знаю, – монотонно отвечаю я.

– Понятно, – не растерявшись, кивает Егор. И – достаёт вторую сигарету. – Может, это… По кофе?

Отстранённо улыбаюсь. Посмотрим, как теперь он будет просить помочь с подготовкой докладов для семинара или с домашним заданием по итальянскому.

Возможно, ещё наглее.

– Кофе среди ночи?

– Ну да, кофе среди ночи.

– Зачем? Я хочу просто уснуть.

– Ну-у… Кофе с коньяком среди ночи?

Больнее удара в живот. Какого чёрта он упомянул именно коньяк?.. Притворяюсь возмущённой.

– Мы только что из бара. Я что, похожа на алкоголичку?

– На первый-то взгляд нет, но… Ай!

Легонько пинаю Егора по ноге.

В конце концов, мне давно хочется кого-нибудь пнуть).

* * *

…Би-и-ип.

«– Марк, я тебе вообще кто – литературный агент или мамочка?»

Би-и-ип.

«– Ты когда-нибудь трубку возьмёшь? Я совершенно не хочу лезть в твои дела, но та юная особа, с которой тебя видели под утро… Короче, будь осторожен…»

Деловитый женский голос, чуть искажённый автоответчиком, – голос литературного агента героя-писателя (я уже запомнила, что её зовут Кира и что она, похоже, видит цель жизни в том, чтобы вытаскивать своего незадачливого подопечного из неприятностей), – сменяется короткой музыкальной раскачкой; после – резковато-сухое, со скрытым исступлением:

«Всё переплетено, море нитей, но
Потяни за нить – за ней потянется клубок…»

Сатирическое, странно-дёрганое, в чётком цикличном ритме; сначала мне не нравится, но скоро переходы рифм завораживают, а слова и впрямь начинают переплетаться в порочных объятиях: «Всё переплетено, везде Сатирикон, бездействие закона при содействии икон…»

– «Сатирикон», – вырывается у меня. Первый курс, горы конспектов по античной литературе, семинары, на которых всем, кроме меня, было плохо понятно, о чём вообще говорить… Улыбаюсь воспоминаниям.

Ты ставишь на паузу и вопросительно смотришь на меня. Мы слушаем «Горгород» Оксимирона, сидя на диване бок о бок, и твои глаза сияют такой безмятежной радостью, какой я уже очень давно в тебе не замечала. Ты то и дело что-нибудь комментируешь, издаёшь восхищённые или возмущённые восклицания, цокаешь языком и взметаешь свои красивые пальцы, объясняя мне нюансы альбома. Понимаю, что отчасти это сияние порождено второй порцией коньяка с колой, которую ты заканчиваешь, но – как же хорошо и дико видеть тебя таким.

– Что-что?

– Одно древнеримское произведение. Весьма… откровенное по содержанию, – вздыхаю. – Попалось мне на экзамене. Не суть.

– Тебе – и откровенное по содержанию? Я бы на это посмотрел. – (Приподнимаешь бровь и с насмешливой властностью дёргаешь меня за лямку лифчика, вылезшую из-под майки). – А о чём там? Мне правда интересно.