– Мне кажется, они любят конкретного человека, как и собаки. Просто не так… безрассудно. Со здоровым эгоизмом. Но без лицемерия.
Не отвечаешь. Твои пальцы погружаются в золотисто-рыжую шерсть кота-вожака; один из котят вдруг начинает грызть и лизать твой мизинец, лежащий на пульте. Вижу, как ты с шипением вырываешь мизинец из его зубок, и у меня глупо тянет низ живота. Какое неуместное возбуждение.
Венера в мехах.
Наверное, зря мы оба прочли Захер-Мазоха этим летом.
– Принеси ещё коньяк и колу. И что-нибудь поесть.
…Внезапная смена нашей дислокации на какое-то время обескураживает меня. Квартира Ярцевых полна запахов чужой семьи, мелочей, связанных с чужой жизнью, – фотографии в рамках, заметки на стикерах, коллекция дисков с играми, розовые женские тапочки… Мне неловко брать чужую посуду, и от волнения я чуть не сжигаю дно кастрюли, где ароматно кипят вареники. Коты то и дело норовят запрыгнуть на стол, пройтись по кнопкам пульта или забраться в раковину.
Пока я мечусь по квартире, ты томно смотришь телевизор – немое порицание за мою медлительность?.. Хотя, возможно, ты просто дорвался: в твоём одиноком жилище явно не хватает телевизора или нормального Интернета. Чего-то, что заполняло бы звуком и цветными картинками давящую тишину.
Мне, с моей злосчастной любовью к книгам, в этом смысле проще жить одной. Никакие звуки и картинки не сравнятся с тем, как написанные слова издеваются над сознанием.
Ты показываешь мне рэп-баттлы с участием Оксимирона; когда я, не вытерпев, комментирую какую-нибудь милую сердцу литературную отсылку, – недовольно хмуришься; мысленно зажимаю себе рот. Это полезно в те моменты, когда ты не в настроении разговаривать. Но молчать трудно: кошки по-прежнему вьются и трутся, вознося тебе молитвы, и в их пёстром мелькании ты прекрасен, будто юный Дионис в окружении вакханок, прославляющих спелые виноградные гроздья его венка.
В отличие от Диониса, ты мрачен и задумчив – но это не уменьшает мой трепет. Жар нарастает; я вспоминаю нас утром – твои прикосновения, порочные пляски твоего языка; всё сложнее не ёрзать на диване от желания.
Всё сложнее, сидя так близко, почтительно не дотрагиваться до тебя.
Наконец не выдерживаю и кладу голову тебе на бедро – в подражание рыжему пушистику. Лениво перебираешь и поглаживаешь мои волосы; зажмурившись, я почти мурчу от удовольствия, – но уже жду, когда ты больно дёрнешь.
Дёргаешь.
– Иди на своё место, – шепчешь мне в ухо. Мочку щекочет горячая гладкость твоих губ; вздрагиваю, исходя мурашками. – Где твоё место, сука?
Это слово твоим греховно-насмешливым голосом… Слишком упоительно, слишком много – я не вмещаю и не заслуживаю. Меня мало, чтобы такое вместить.
Сползаю на пол и встаю на колени, тяжело дыша.
– Здесь, мой господин.
– Умница. – (Отпускаешь мои волосы; проводишь рукой по щеке. Нерешительно поднимаю голову). – Хорошая девочка… Я рад, что ты приехала. – (Улыбаешься с той же странной грустью. Твои глаза затянуты поволокой хмеля; дерзко смотрю в них, не отрываясь, – и ещё быстрее пьянею сама). – Сам не думал, что так будет, но рад. Мне с тобой хорошо.
Может, я сплю?.. Чем сегодня я заслужила что-то столь простое, доброе и прекрасное – от тебя? Прижимаюсь лбом к твоему колену.
– Спасибо, мой господин. Я… спасибо.
Бережно касаешься моего подбородка, заставляя снова смотреть на тебя. Улыбаешься, игриво прищуривая один глаз – твой любимый мимический штришок.
