Бог простит? - страница 7

– Покажи, как поп службу несет, – поводырь встает перед медведем на колени, тот громко ревет, изображая когтистой лапой подобие креста.

Аввакум яростно хлещет жеребца, направляя повозку прямо на веселящуюся толпу. За ним – четверо верховых стрельцов.

– Помнешь людей-то! – краснолицый мужик в островерхой шапке ловит коня за узду, – сдурел, поп?

Протопоп бросает вожжи, ныряет в толпу, расталкивая зевак.

– Прекратить богопротивное зрелище! – размахивая крестом, кричит он, подбегает к поводырю, хватает за рубаху, – царская воля тебе не указ? – тычет он крестом человека в лицо, – пошто гулянку устроил, шуткам непотребным предаешься?

– Отпусти мужика, поп… Убьешь, крест, он ведь тяжелый… Озверел совсем… – люди ощетинились, толпа уплотнилась.

– Молча-ать! – взревел протопоп, оттолкнул поводыря, тот упал, пополз в сторону.

Медведь, глухо рыча, поднялся на задние лапы, гремя цепью, крутя головой, валко пошел на Аввакума. Тот обернулся, почуяв опасность, рванулся в сторону, ища спасения, но позади – враждебная толпа, а медведь совсем уже близко, страшна красная пасть с грязно-желтыми крупными клыками, маленькие глазки в лютой ярости налились кровью.

Гулко ухнула стрельцовская пищаль в руках ближнего всадника, медведь нехотя завалился набок и затих…

Недолгая тишина взорвалась негодующими криками.

– Бей его… Ты что, на нем крест… Ох и вреден поп… За что медведя-то… – люди обступили протопопа, в руках у мужиков замелькали колы и жерди…

– Бога чтить надо, а вы шуткам еретическим смеетесь, – Аввакум не испуган, скорее удивлен, что люди не покорны, как всегда, а возбуждены и агрессивны.

– Мы-то чтим Господа, а ты пошто Божий знак поганишь, крестом человека бьешь? – голос краснолицего зло возбужден, – животину ручную смертью наказал…

– За что? – жужжит глухо толпа, сжимая кольцо напружиненных тел и озлобленных лиц вокруг не в меру ретивого протопопа.

Ком грязи ударил протопопа в грудь, вязкая жижа зачернила липким потеком золотисто-голубое шитье ризы, другой ком шлепнул протопопа в ухо, грязь густо облепила щеку. Вот и камень тупо ткнулся в плечо, рука непроизвольно закрыла лицо.

– Что смотрите? – зычно вскричал протопоп стрельцам, замешкавшимся позади толпы, – в плети бунтовщиков!

– Я тебе покажу плети, – краснолицый размашисто саданул крепким кулаком протопопа по лицу, горячая кровь из разбитого носа брызнула на епитрахиль, – бейте, бейте его, он на человека руку поднял!

Десятки рук протянулись жадно, вцепились в волосы, бороду, тянули в разные стороны нарядное протопопское одеяние, рвали из судорожно сжатых пальцев большой иерейский крест.

Грохнули пищали стрельцов, сабли с тонким свистом взрезали воздух, лошади, часто перебирая ногами, медленно двинулись на толпу, понуждаемые безжалостными шпорами.

Толпа тяжело расступилась, отхлынула, оставив на растоптанной траве рядом с убитым медведем избитое, истерзанное, в рваных окровавленных ризах беспамятное жалкое тело.

– Второй раз бежишь от паствы, протопоп, опять Божий храм оставил, – Никон язвителен и недоступен, – знаю, донесли уж о деяниях твоих в Юрьевце… За рвение твое, отец Аввакум, патриаршья казна тебе благодарна, а вот что человека крестом своим по голове бил… Как же это, протопоп, с амвона голосишь о великой любви к ближнему своему, а сам потом его же и бьешь, да еще крестом иерейским?

Авакум исподлобья хмуро буравит жгучим взглядом лицо ненавистного ему патриарха, с трудом выдерживает насмешливо-поучительный тон бывшего своего приятеля по кружку «ревнителей благочестия». Он молчит, кривит рот в болезненно-уязвленной усмешке, ищет взглядом знакомое мягкое лицо Неронова. Тот поддерживающе и понимающе кивает ему.