– Что за человек?
– Человек ли?
– И кто он? – настаивает Грин.
– Боюсь, не поверите.
– И все же?
– Дэмон, а може – сам черт.
– Хм! – качает головой Кони.
– Я же вам говорил – не поверите. Он чин чином сидел: во фраке и… в маске! Только меж рукавом и перчаткой ничего не было.
– Протез у него был стеклянный, болван, – говорит Кони.
– Я, может быть, и болван, но шеи у него тоже не было.
– Врет он все, зубы нам заговаривает.
– Я чистую правду сказал!
– О черте, стало быть, нечистую?
– Ваше благородие, не цепляйтесь к словам.
– Как князь обращался к нему?
– Грегуаром его обзывал.
– Стало быть, у черта есть имя, – говорит Грин. – Где искать книгу?
– На кладбище, я же вам говорил.
* * *
– Что скажете, Сергей Алексеевич? – спрашивает Грин, выходя из театра.
– Ерунда это все, – машет рукой Кони. – Врал безбожно, а вы уши развесили.
– Вот тут-то вы и ошибаетесь. Он не врал.
– Да? – удивляется Кони.
– Просто не договаривал.
– Про черта тоже не врал?
– Скорее всего. Привирал, может быть.
– А зачем? – приостанавливается Кони. – Пугал что ли?
– У них есть какой-то замысел.
– Но какой? Тексты Нострадамуса мы не можем найти.
– Кое-что все же нашли, – настаивает Грин.
– Да, нашли, но ничего определенного по ним нельзя выяснить.
– А если найдем еще больше, то…
– Нас убьют, – разводит руками Кони.
– Хорошенькую перспективу вы описали, однако все, может быть, гораздо сложнее. Нас подготавливают.
– К нахождению фальшивого текста?
– Не знаю, не знаю, – раздумывает Грин. – Пока не знаю. Будем искать.
– Где?
– На кладбище, где же еще?
– Да уж искали…
– Осмотрим еще раз.
* * *
– Ваше сиятельство, – спрашивает Тенин, стоя перед раскрытой дверью кареты, – я понимаю, когда поляки, студенты, евреи, да голодранцы всяческие, вроде меня, хотят свергнуть царя, но вам-то зачем?
– Ты нам за что служишь? За идею или за деньги?
– Немного, конечно, беру, но не за деньги.
– За что же? За страх или за совесть – за убеждения, то есть?
– За страх и… за совесть.
– Вот и служи. Тебе понимать ничего не надо. Спать плохо будешь, если думать начнешь.
– Я, конечно же, дурак… по сути и должности, но про судьбу герцога Орлеанского знаю.
– И что же ты про него знаешь?
– А то, что ему после революции, за которую он так сильно радел, сотоварищи голову сняли с него. Как бы и вам головы не лишиться…
– Ты лучше о своей голове подумай?
– Все, не буду, не буду задавать лишних вопросов.
– Иди и смотри у меня! – грозит ему пальцем фрачник из кареты.
– Ухожу, уже ухожу… – пятится задом Тенин.
* * *
– Аркадий Францевич, слыхали, какие вопросы задает наш актер? – раздается голос собеседника из глубины кареты.
– Слыхал, разумеется. Ведь меня он и спрашивал.
– Слишком много стал знать. Убейте его. Мавр сделал свое дело.
– Я тоже немало знаю.
– Вы во внутреннем круге, а этот…
– Понятие круга столь неопределенное…
– Вы получили то, что хотели?
– Еще бы!
– Вот и служите.
– Разумеется, служу и не за страх, а за совесть.
– Совесть понятие странное, ненадежное, страх надежнее. Страх лучшее средство от глупости.
* * *
– Вот, что я подумал, Сергей Алексеевич, – говорит Грин, подходя к могиле. – Как уже говорил, я верю нашему призраку отца Гамлета. Если он имеет какое-то отношение к дьяволу… сделаем такое предположение… то сие существо является правдолюбцем.
– Отец лжи – правдолюбец? Впервые слышу такое.
– Я имею в виду тех правдолюбцев, кои, бревна в своем глазу не замечая, умудряются на расстоянии узреть соринку в чужом бокале. Заметьте, как точен в деталях наш подопечный. Что ни спроси, на все он имеет ответ. Давайте отталкиваться от его признаний. Он утверждает, искомая книга находится на кладбище. Вы вскрыли могилу и, ничего не обнаружив, зарыли, правильно?
