– Правильно.
– Смотрите, – указывает Грин на плиту, – как будто обложка какой-то книги с надписью на латыни.
– Перевели надпись?
– Н-нет, – хмурится Кони, – полагаете, надо было? Мое упущенье, мое. Послать за переводчиком?
– Не нужно… смотрите. Буквы разбросаны по всему полю орнамента. Соберите их все, – указывает Грин тростью. – Что получается?
– Нострадамус!
– Вот вам и книга, – указывает Кони на могильную плиту, – а вот Бафомет, – указывает он на монумент, – держит палец у рта, что означает…
– … тайну, которую мы, мол, не сможем раскрыть.
– Где вы искали?
– В гробу и под ним.
– Вы не там искали. Смотрите, вот она книга.
– Но это только титульный лист, – разводит руками Кони.
– Нет, это обложка.
– Обложка каменной книги!?
– Вот именно! – восклицает Грин. – Видите, здесь одна плита вставлена в другую. Поскольку все заросло мхом, шва не видно. Вы сдвигали плиту, а нужно было ее раскрывать. Подайте-ка мне вот эту железку.
Грин поддевает плиту. Под ней раскрывается страница каменной книги.
– Странный запах исходит от книги.
– Запах тлена.
– Нет, это что-то другое. Кстати, этого рыцаря или, как там его, тамплиера, зовут Грегуар. Вспомните, о чем говорил сумасшедший.
– Ну, это, может быть, совпадение.
– Сколько здесь страниц? Пять страниц каменной книги. Что-то не нравится мне этот запах. Что-то не то происходит. Сергей Алексеевич, да вы ли это?
– А, догадался? – говорит Кони не своим голосом, достает револьвер и направляет его на Грина. – Догадливый был ты всегда.
– Так это вы – мой убийца? Смотрите, они уже здесь, – показывает Грин куда-то в сторону.
Кони на мгновенье отводит взгляд от Грина, и тот в два шага оказывается за ближайшим памятником. Из-за других памятников появляются люди в черном с револьверами. Начинается перестрелка.
* * *
Грин выскакивает из ворот кладбища и, отстреливаясь на ходу, заскакивает на подножку трамвая и неожиданно оказывается в поезде. Он проходит по коридору пустого вагона и входит в вагон-салон.
– Вы кто? – спрашивает Грин, оглядывая фрачников, собравшихся за овальным столом.
– Минуточку, – выставляя палец, объявляет похожий на Кощея фрачник, – мне нужно сообразить. Плохо думается, словно во сне. Во сне плохо думается, как известно.
– Во сне? Кто во сне, я или вы, или оба, а, может быть, все?
– Вопросы, вопросы, вопросы… скажите, господин…
– Грин.
– А-а, старый знакомый!
– Что-то я вас не припомню.
– Господа, перед вами некто Грин, человек, с которым я буду иметь дело лет эдак через несколько, а точнее в двадцать девятом году.
– Не знаю, кто вы, но мне почему-то кажется, вас зовут Файнс.
– Совершенно верно! – восклицает председатель. – Хотите в нашу ложу вступить?
– Название у вашей ложи имеется?
– Название… – с удивлением разводит руками Файнс, – названия нет. А зачем вам название?
– Всякая вещь и… явление… должна быть обозначено каким-нибудь именем, не так ли?
– Мы безымянные, безымянные для… – оглядывается Файнс по сторонам в поисках поддержки, – для конспирации, вот!
– Что вы скрываете, позволю спросить?
– Вы вступаете в ложу?
– Зачем?
– Чтобы, – ищет Файнс поддержки у окружающих, – чтобы…
– Неуместный вопрос, – помогают ему, наконец.
– И все же? – вопрошает Грин.
– Вступивши к нам в ложу, – с большим достоинством говорит один из участников, – вы можете научиться видеть то, что сводит с ума. Вы хотите узнать то, что сводит с ума?
– Как ни странно, хочу.
– Вы готовы подписать чистый лист для вступления в ложу?
