И я пожимаю плечами:
– Мне почем знать. У мальчика слишком бурное воображение!
Слежу, как Надин наполняет стакан апельсиновым соком, и пытаюсь понять, какие мысли бродят в ее хорошенькой головке.
Она отпивает небольшой глоток и интересуется:
– И как же ты поступил с этим... фантазером? Просто взял и отпустил его?
– Отнюдь. Подрядил заняться покраской нашего гаража...
– Во второй раз?
И я виновато пожимаю плечами.
– Кажется, в какой-то момент я задремал и позволил горе-писаке совершить свое черное дело. Опять...
Она качает головой.
– Детский сад какой-то. Сегодня же поговорю с этой девушкой... Пусть разберется со своими поклонниками раз и навсегда.
– Я и сам хотел это сделать. Поговорю с ней прямо с утра... Давно хотел поставить эту девицу на место.
Должно быть, это звучит слишком эмоционально, так как Надин опускает стакан на стол, подходит ко мне, и, коснувшись обоими ладонями моей груди, произносит:
– А ты действительно в ней не заинтересован?
– В ком?
– В Элле, конечно. Начинаю волноваться по этому поводу… – И, не дожидаясь ответа, опускает голову на мою же грудь. Сердце в груди, должно быть, оглушает ее…
Таким образом, на этот раз не Элла караулит меня на парковке у привычного места – на этот раз ее караулю я. Буквально сгораю от нетерпения, представляя момент наивысшего триумфа, когда произнесу: «А знаете, кого я выловил в кустах у дома этой ночью? Он рассказал мне много интересного про вас».
Слышу звук приближающегося скутера, и, сложив руки на груди, наблюдаю, как Элла глушит двигатель, снимает мотоциклетный шлем, встряхивает копной каштановых волос. Работает на публику, так сказать... Видит, что я смотрю прямо на нее. Бросаю своеобразный вызов...
И вдруг срывается с места, пересекает разделяющее нас пространство и кидается ко мне на шею.
– Я знала, что вы оцените мое признание. – Дыханием опаляет кожу за ухом. – Не сможете более сопротивляться нашему взаимному притяжению... – Льнет ко мне всеми изгибами своего аппетитного тела – я даже забываю, зачем поджидал ее битых пятнадцать минут.
Ясность мысли возвращается буквально через минуту... Очень долгую, томительно приятную, как бы там ни было, минуту, и я восклицаю:
– Что вы себе позволяете?! – Отрываю обвившие себя руки, и отталкиваю девушку в сторону. – Что за нелепые мысли рождаются в вашей маленькой, ненормальной головке?! Я... я, между прочим, о деле хотел поговорить...
Элла глядит на меня, насупившись, даже как будто собирается заплакать. А мне только женских слез и не хватало!
– Я с вами в игрушки играть не собираюсь, – произношу, как мне кажется, строгим, полным воспитательного осуждения голосом. А сердце так и стучит, так и стучит... – Мне льстит ваше внимание, не скрою, однако с этого дня... лучше сказать, этого часа, прошу вас оставить всякие попытки моего соблазнения. Иначе... иначе мне придется принять строгие меры, и вам они, боюсь, не понравятся...
Элла вдруг спрашивает:
– Чем я вам не нравлюсь, доктор Бергманн? Только скажите, я все исправлю...
– Не надо ничего исправлять, просто перестаньте вешаться мне на шею. Я не люблю навязчивых женщин!
– А красивых женщин вы любите? – осведомляется девушка, проводя пальцами по выступающей над вырезом футболки выпуклости груди. Еще и губу прикусывает...
– Красивых люблю, – вынужден признать я. – Однако красивая навязчивая женщина – все равно что уродина. Уж простите меня, Элла...
