Снова дую на свои волосы.
Вообще всегда завидовала нормальным блондинкам – у них волосы гладкие, прямые, и такие шелковистые. Взять даже мою сестру Ульяну. Вот кто выиграл генетическую лотерею!
А я?
А я – жертва взрыва на макаронной фабрике, не иначе. Мне иногда удается их пригладить. Особенно с утюжком – терпимо. А всякие долговременные укладки для блондинок противопоказаны.
Вот и дую себе на лохматую прядь.
Кажется, в моих генах течет кровь африканского альбиноса – иначе как это все объяснить?
Дурацкие волосы. Не сдуваются. Зацепились за мишуру, торчащую из коробки.
Влад тоже не с пустыми руками – он тащит коробку с гирляндами и прочими тяжелыми штуками в одной подмышке, а в другой – стремянку. Но тут поворачивается, прижимает своим кубическим прессом коробку к стенке лифта, тем самым освобождая одну руку, и убирает злополучную прядь с моего лица.
– Бесишь уже, – ворчит гадливо.
Видимо, это для сохранения имиджа.
Потому что его слова вот вообще ни разу не совпадают с выражением его лица и мягкой заботой пальцев.
Влад возвращается в исходное положение и невозмутимо смотрит перед собой. Как раз, когда двери лифта открываются.
Что это было вообще?
Он выходит из лифта и идет по коридору с глянцевым мраморным полом прямиком к своему кабинету. Приемная со стеклянными перегородками, а вот собственный кабинет закрыт звуконепроницаемой серой стеной.
Ковыляю за Владом Анатольевичем – ножки у меня дрожащие, не держащие. Ни после инцидента в бухгалтерии, ни после контакта в лифте. А сейчас еще босс идет без пиджака в одной рубашке, демонстрируя свой крепкий орех.
За что мне такое наказание?
Яна, его секретарь, таращится на нас в приемной. Она явно не ожидала увидеть подобную картину.
– Яна Владимировна, будьте любезны. Сходите, пожалуйста, за тыквенным латте для меня и Северины Витальевны.
ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ?
– Хорошо, Владислав Анатольевич, – Янка тут же встает и идет к небольшой гардеробной, вынесенной за отдельную нишу. Но смотрит на меня огромными глазами.
И я бы ей рада все объяснить, но едва ли сама понимаю перемены в Гадовиче.
Как только дверь за нами закрывается и мы оказывается непосредственно в кабинете, я все же не выдерживаю и задаю тревожащий меня вопрос:
– Тыквенный латте?
Владислав Анатольевич раскрывает стремянку и ставит посередине. Смотрит наверх, видимо рассчитывая высоту. Стремянка плюс этот бугай – и можно украшать любой банкетный зал.
– Да, спасибо тебе. Я не любитель пробовать что-то новое, и ты явно перепутала кофе в прошлый раз. Но тыквенный латте, к моему удивлению, очень понравился.
Растекаюсь лужицей, словно лед на солнце. Его глаза – это нечто! А когда он не хмурится, а улыбается, как сейчас – весело и задорно, я забываю, что он мой босс.
И Гад.
И что имя у него дурацкое – у меня есть свои причины так думать.
Разве можно мужчине быть таким красивым и горячим?
Вот же засада – был бы это какой-нибудь Илья Гаврилов.
Но…
Это мой босс. Запрещенка.
И здесь впору вставлять рыдающий эмодзи и разбитое сердце.
– С чего начнем укрощать? – приподнимает одну бровь. Присаживается на краешек стола, продолжая демонстрировать по-всякому свою шикарную фигуру, слепленную упорным трудом в тренажерном зале в соавторстве с правильной и дорогой едой.
– Укрощать? – повторяю, загипнотизированная этим змеем-искусителем.
– Украшать, – прищуривается босс.
У меня еще и слуховые галлюцинации.
