Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг. - страница 50
Сколь ни люблю Куракина, желаю для тебя и для службы, чтоб граф у вас остался, и это вероятно: ежели по сю пору тот не бывал, то не будет совсем[35].
Полетика, верно, ушел в Дарданеллы с Сенявиным, так адресуй, пожалуй, письма твои через Пеллегрини к Моцениго, а еще лучше к Манзо, ибо из Триеста очень часто идут суда в Мессину; я к тебе таким же манером писать теперь буду. Пожалуй, сообщай, какие награждения кому даны, кто из знакомых в армии отличаются, и проч. Теперь Аустерлиц заглажен на вечные времена; долго Бонапарт на всякую музыку пел это слово. И у нас заведутся песенки на Пултуск, Морунген, Эйлау. Ай да казаки! Французы про них говорят, что они людоеды. Манифест о милиции писан бесподобно и должен распалять сердце всякого россиянина. Мы читали с восхищением все то, что ты пишешь об энтузиазме, у нас царствующем.
Кауница здесь очень мало уважают: король не любит, а королева трактует как шалуна, да и положение его таково. Надобно посмотреть, как с нашим обходится, да и как наш себя ведет. Я, право, другого Дмитрия Павловича не знаю на свете. Я, право, с тобою не могу быть фамильярнее, как с ним. Целый день мы вместе, друг от друга ни малейшей безделки не утаиваем. Что бы я ни захотел, все для меня сделает, во всем требует всегда мое согласие или мнение, а неограниченная его доверенность и дружба ко мне дают мне вес в городе и у двора. Все министры меня любят. Что делает Поццо славного? Он в военной службе. Зачем у вас? Ты просишь мой журнал. Авось-либо надумаю прислать его с Радди. Все боюсь, чтоб не пропал, и не потерялись мои труды; а он тебя позабавит. Кланяйся премного от меня Дамасу. Все его приятели вспоминают об нем очень часто и любят его.
Александр. Палермо, 5 апреля 1807 года
Англичане напакостили в Дарданеллах, пробились туда, но что пользы? Чем идти тотчас на столицу, Арбутнот кинул якорь у Принцевых островов и начал трактовать. Турки на протяжении трех дней развлекали публику и так выиграли драгоценное время. Они привели столицу в состояние обороны и собрали под стенами 15 линейных кораблей, кои призвали из Буюкдере. Англичане, боясь быть атакованы слишком значительными силами, произвели отступление и много пострадали от огня батарей при вторичном проходе через Дарданеллы. Сенявин соединился с ними три дня спустя в Тенедосе; он предложил Данкворту идти на Константинополь, но тот отказался, желая завладеть прежде всего замками Дарданелл, чтобы обезопасить свое отступление. Он развернул парус к Египту, оставив на 8 кораблей Сенявина всю тяжесть операций в Дарданеллах. Мы не знаем, какое решение примет наш вице-адмирал. В ожидании англичан уже взяли Александрию, с потерею двух офицеров и пяти солдат. Экое побоище!
Если бы Италинский был молодым человеком, любящим славу и презирающим опасности, он сел бы на нашу эскадру, прошел бы Дарданеллы ранее англичан и принудил бы турок к миру, не оставив им времени даже вздохнуть. Возможно ли, чтобы один-единственный человек перевешивал всю армию, которая захватила уже половину Турции, и эскадру из восьми кораблей? У Себастиани есть и способности, и ловкость, – этого нельзя отрицать.
Александр. Палермо, 9 апреля 1807 года
Вчерашний день был один из приятнейших в моей жизни, милый и любезный брат: от тебя первого узнаю я, что меня сделали секретарем посольства. Я тебе не могу описать радость мою; я плакал так, как то бывает при радостном свидании после долговременной разлуки; стыдно сказать другому, но тебе открываю мою слабость. Размышление умножило мое благополучие. Я представил себе удовольствие батюшкино, поздравления, ему делаемые о наших успехах в службе; воображаю себе утешенную его старость видеть труды свои непотерянными и обещания наши, при отъезде из России ему данные, исполненными; представил себе любезного Константина, уделяющего приятелям общую радость; прибавь к этому открывающуюся мне дорогу, особливо ежели Неаполь Россиею возвратится законным своим государям; все это так далеко завело мое воображение, что я нашел себя счастливейшим из смертных.