И знаешь, что самое странное? Мне её даже ничуть не жалко. Ну честно. Если кнопка ей досталась так же случайно, как и мне – ну что ж, не обидно. Не украл же. Не вырвал у ребёнка из руки. Просто… встретились мы с ней на этом перекрёстке реальности, а дальше уж – кто как справится.
Но всё равно. Какая же она гадина.
Голос у неё – как у ангела, который слишком много курил. Улыбка – такая, будто она точно знает, где ты умрёшь, и записала это в ежедневник. А повадки… Повадки – чистый крокодил. Только крокодил, в отличие от неё, не улыбается, когда ест твою душу.
Поэтому я решил пока вернуться домой и отсидеться в Смоленске.
ГЛАВА 6 «БОБ»
Если бы у пафоса и суицидальной храбрости родился сын, он бы звался Боб.
А если бы этот сын окончил военную академию с золотой медалью, прошёл через Чечню, Сирию и пять психотренингов с боевыми дельфинами, потом ушёл в контрразведку, где его досье до сих пор под грифом «не для слабонервных», – тогда это был бы именно тот самый Боб, который однажды постучался в стеклянную дверь офиса Пайки и тихо сказал:
– Мне нужен пропуск. И постоянная работа. Желательно, чтобы можно было кого-то мочить. Но не обязательно.
Он пришёл по рекомендации.
Не просто кого-то – а бывшего министра обороны, который во время охоты на лося шепнул Пайке:
– У меня есть один человек. Он решает вопросы так быстро, что на месте проблемы остаётся только лужа.
Она, конечно, заинтересовалась.
Никто толком не знал, где родился Боб. Он сам однажды сказал:
– Я не родился. Меня сбросили с вертолёта в зону конфликта.
Он шутил редко, но метко. Как снайпер, только вместо винтовки – взгляд.
Боб не верил в случайности. Он не верил даже в совпадения.
Он верил только в закономерности, в миллионы данных, что складываются в картинку – как пазлы, только с лицом виновного на коробке.
И вот – Боб. Седой, как мороз в морозилке, взгляд – как оптика снайперской винтовки. На запястье татуировка: «Молчи, работай». На ботинке – кровь. Не факт, что своя. В резюме – ничего. Он просто сказал:
– Я служил. Теперь могу охранять.
Пайка посмотрела на него сверху вниз (высокие каблуки, плюс характер), но Боб не впечатлился. Он просто стоял, как глыба. Или как СТОП – кран в вагоне первого класса.
Она сказала:
– Работа будет… необычной.
Он ответил:
– Я выносил раненых из-под обстрела и однажды выжил в сауне с министром и двумя депутатами от ЛДПР. Меня уже ничего не удивит.
И она его взяла. Не потому, что поверила – а потому что почувствовала, что если этот человек не на её стороне, то лучше вообще не выходить из дома.
Боб был везде. Он стал её тенью.
– Кто этот человек в чёрном костюме и наушнике? – спрашивали гости.
– Это Боб, – отвечала Пайка. – Если вы его заметили – значит, он вам это позволяет.
Он не разговаривал понапрасну. В день он говорил максимум 150 слов. Из них 100 были «да», «нет», «уже сделал». Оставшиеся 50 – внутренняя молитва на уничтожение врагов.
Он не пил алкоголь.
Он не спал больше четырёх часов.
Он считал, что сон – это репетиция смерти, а ему рано.
Он был крут. Без пошлости. Без фальши.
Когда однажды Пайка попыталась подарить ему Hugo Boss, он сказал:
– Спасибо. Поставлю в сортире, вместо освежителя.
Он не носил брендовые костюмы. Он носил свою форму. Но не военную, а однотонный, непонятного пошива пиджак и такие же брюки. Внутри формы могло быть всё: и бронежилет, и боевой нож, и блютуз-наушник, подслушивающий соседнюю область.
