Бремя Сияния - страница 18

Элира схватила мешочек и прижала его к светящейся груди. Прохладная тяжесть трав сквозь холст была обещанием облегчения, возвращения к привычной, хоть и мучительной, слабости и невидимости. Но это было облегчение пленника, получившего отсрочку от казни от руки палача. И этот палач, давший ей яд как лекарство, только что выглядел… раздраженным. Почти… обеспокоенным. Ее свечением.

Она развязала холщовый мешочек и глубоко вдохнула знакомый горький запах. Спасение. И новый виток плена. Слезы снова потекли по ее щекам, смешиваясь с теплым сиянием ее кожи, которое скоро снова погаснет, задушенное горькой смесью из рук самого опасного человека в ее жизни.

***

Едва переступив порог ее комнаты, его атаковал свет.

Не просто свечение ресурса, как в клетках Пыточного Блока. Это было излучение. Теплое, живое, пульсирующее золотисто-янтарными волнами под тонкой тканью ее рубашки. Оно заливало ее худые руки, шею, лицо, делая слезы на щеках не жалкими каплями, а сверкающими алмазами. Оно отражалось в огромных, полных ужаса и стыда глазах, превращая их в бездонные озера света. Оно наполняло маленькую комнату запахом чего-то чистого, горного, чуждого его миру крови и железа – озоном ее силы.

И это было… прекрасно.

Мысль ударила, как нож под ребра. Не "интересно". Не "уникально". Прекрасно. Словно кто-то зажег факел внутри гниющей плоти мира, и этот факел оказался ею. Его пленницей. Его загадкой. Его врагом.

Злость вспыхнула мгновенно, белая и яростная. Не на нее. На себя. На эту предательскую, слабую, глупую мысль. Она Люмин! – пронеслось в голове, как мантра, как клятва. – Ресурс. Угроза. Объект изучения. Такой же свет убили моих родителей!

Но его взгляд, словно прикованный магнитом, не отрывался от сияющей фигуры, прижавшейся к стене. От линий ее светящейся ключицы, от трепета света на ее тонкой шее, от дрожи, которая делала сияние живым, пульсирующим. Он видел ее стыд, ее ненависть к себе (к этому предательскому свету? К его прикосновениям?), и это лишь добавляло масла в огонь его собственного смятения. Почему это трогало его? Почему это вызывало не холодную ярость мстителя, а это… это щемящее, запретное ощущение?

Она заговорила – о травах, о трухе, о невозможности погасить свет. Ее голос, хриплый от слез, резанул по нервам. Он должен был действовать. Взять контроль. Изучить этот всплеск. Но его собственные нервы были натянуты как струны. Он чувствовал остаточное эхо той чудовищной силы из переулка, дремавшее в жилах, и оно отзывалось на ее сияние низким, опасным гулом. Прикоснуться к ней сейчас… что это вызовет? Взрыв? Или что-то еще более неконтролируемое?

– Не светится как маяк!

Слова вырвались сами, резко, с непривычной хрипотцой раздражения. Он почти не узнал свой голос. Это была злость на нее – за этот невыносимый свет, за эту красоту-провокацию, за то, что она заставила его чувствовать это. За то, что она поставила его в положение, где он, Кайлор Вейн, Старший Инквизитор, почувствовал… слабость. Неуверенность. Желание не изучать, а… отступить.

Он увидел, как она вздрогнула от его тона, как свет вспыхнул ярче – от страха? От его слов? От близости? Этот свет кричал о ней на весь дом, на весь квартал. Он привлекал внимание. Ставил под угрозу его контроль над ситуацией. Ставил под угрозу ее как его уникальный образец. Мысль о том, что кто-то другой может увидеть ее такой – сияющей, уязвимой, прекрасной – вызвала внезапный, острый укол чего-то… ревнивого? Нет. Просто собственнического. Только он должен видеть. Только он должен знать. Только он должен иметь.