Бремя Сияния - страница 7

Элира открыла рот, но звук не вышел. Ком ледяного ужаса стоял в горле. Что он имеет в виду? О чем он? Мысль металась, как пойманная птица. Инстинктивно, как последний щит, ее свободная рука рванулась к груди, к мешочку под грубой тканью рубахи, прижимая его ладонью так, будто он мог защитить от этого пронзительного взгляда.

Движение не ускользнуло от него. Его взгляд, острый как бритва, мгновенно сместился вниз, к месту, куда она прижала руку. Ледяные глаза сузились.

– Что там? – Голос стал еще тише, но жестче. В нем не было любопытства. Было требование. Непоколебимое. – Покажи.

Элира вжалась в стену, пытаясь отодвинуться, но его хватка не дала такой возможности. Она покачала головой, немой протест, последняя попытка сохранить хоть что-то свое, хоть этот жалкий секрет. Слезы подступили к глазам, жгучие и беспомощные.

Он не стал повторять. Он сделал один шаг вперед, сократив и без того крохотное расстояние между ними. Его свободная рука, затянутая в черную кожу, поднялась не для удара, а медленно, неотвратимо потянулась к ее груди, к тому месту, где пряталась ее рука и мешочек. Угроза в этом движении была абсолютной.

– Нет! – Хриплый вопль сорвался с ее губ прежде, чем она осознала. Она зажмурилась, вся сжавшись в комок ожидаемой боли. Все кончено. Он знает. Он все знает. Зачем сопротивляться? Отчаяние, горькое и полное, накрыло ее с головой, смывая последние остатки воли. Что толку скрывать суть, которую он уже видел? Что толку беречь секрет трав, если она все равно умрет? Смерть казалась предпочтительнее этого леденящего, всевидящего взгляда и невыносимой близости.

– Т-травы… – выдохнула она, голос был едва слышным шепотом, прерывающимся от рыданий, которые она с трудом сдерживала. – Только травы…

Его рука остановилась в сантиметре от ее груди. Давление не ослабло, но он ждал. Молча. Его взгляд буравил ее, вытягивая правду силой своей немой воли.

– Зачем? – Одно слово. Глубже любого допроса.

Элира открыла глаза. Слезы катились по грязным щекам, оставляя бледные дорожки. Она смотрела не на него, а куда-то в пустоту перед собой, видя не темный коридор, а образ умирающей матери, сжимающей ее руку в последние минуты, шепчущей проклятия палачам и рецепт выживания.

– Г-гасят… свет… – прошептала она, каждое слово давалось с усилием, как будто она выплевывала осколки стекла. – Внутри… Чтобы не светилась. П-полынь горькая… К-корень черного папоротника… Фиалка ночная… С-смесь… Мама… – Голос сорвался. Она не могла продолжать. Она просто стояла, дрожа как лист на ветру, выдавая свою последнюю тайну, чувствуя, как вместе со словами из нее уходит последняя надежда, последняя защита. Мешочек под рубахой казался теперь не щитом, а символом ее полного поражения, ее обнаженной уязвимости. Она ждала. Ждала его реакции – презрения, гнева, немедленной расправы за годы обмана.

Но Кайлор Вейн молчал. Его лицо, скрытое в тени высокого воротника и коротких черных волос, оставалось непроницаемым, как каменная маска. Лишь в глубине его ледяных глаз вспыхнул и погас холодный, расчетливый огонек понимания. Травы. Ингибиторы. Подавление природной сущности. Добровольное угасание. Каждая деталь ее истощения, ее дрожи, ее бледности обретала новый, жуткий смысл. Это не просто Люмин. Это Люмин, годами травивший себя, чтобы выжить. Уникальный образец. Живой эксперимент в условиях естественного отбора. Его пальцы на ее руке непроизвольно сжались чуть сильнее – не от злобы, а от внезапного прилива интеллектуального азарта.